Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 3

— Ну, а теперь давайте знакомиться, — предложил мужчина из Москвы, когда я вошла в купе, и назвал себя.

Другие тоже начали представляться, называя свои имена и фамилии. Представился и самый молодой из моих спутников, добавив при этом:

— Зовите меня просто Володей.

Я с удивлением поглядывала на них, потому что по всему было ясно, что они знают друг друга.

— А вас как зовут? — обратился ко мне московский товарищ.

Мне стало понятно, почему они затеяли это знакомство. Просто им надо было узнать, кто я, а прямо спросить об этом неудобно.

Я назвала себя.

Они расспросили, откуда я, куда еду и нет ли у меня родственников в том городе, где они садились. Я ответила, что из района, еду на север к сыну и что никаких родственников у меня в этом городе нет.

— Скажите, как вам удалось взять билет в это купе? — последовал новый вопрос.

— Очень просто: подошла к кассе и взяла.

— Так просто и взяли?

— Так просто и взяла.

— Не может быть! — в один голос воскликнули мои спутники.

— Я очень удивилась их восклицанию. Задело недоверие ко мне, потому что никогда в посёлке, где прошла уже 50 с лишним лет, и где меня хорошо все знали, такого недоверия не испытывала.

«В чём дело? Почему они так настойчиво хотят узнать, кто едет с ними? — всё более недоумевала я.

Скоро всё разъяснилось. Оказывается, я совершенно случайно попала в секретное купе.

«Ну вот, ещё в нём не бывала! Чего только не случается в дороге, — подивилась я превратностям судьбы.

— Володя, где вы работаете? — поинтересовалась я.

Он как-то замялся, а потом ответил:

— На заводе. На заводе работаю, — повторил он. — Вот мы с ним, — указал он на пожилого мужчину, — вместе работаем.

Поезд не успел тронуться, как на столе появились бутылки с пивом, потом пол-литра водки.

«Будут сейчас пить всю дорогу. А я то думала, что поеду с трезвыми людьми», — с неприязнью посматривая на них, обеспокоилась я.

Это же сущее наказание — ехать с любителями выпить! Прощай тогда спокойная поездка. Ох, как много развелось этих любителей спиртного!

— Вы уж извините нас, — обратился ко мне Володя. — Любим мы в командировках выпить. Так уж повелось.

Мне понравилось его извинение и то смущение, каким он произнес его.

— Что уж сделаешь с вами. — Куда деваться? — вздохнула я.

«Ладно, что хоть не хамы какие» — добавила про себя.

Москвич достал бутылку сухого вина.

— Может, выпьете с нами? — предложил он мне.

Был он располагающе общителен, приветлив, держался с достоинством. Чувствовалось, что этот человек знает себе цену. В его словах угадывалась грамотность, а в поведении — хорошо отработанное умение держаться на людях.

От приглашения решительно отказалась.

— А может всё-таки выпили бы? — настаивал москвич.

— Знаете, так много приходится бороться с пьянством, что не только самой пить, но даже смотреть не хочется, как другие пьют, — неожиданно вырвалось у меня.

— Вот как? И с успехом боретесь? — с плохо скрываемой иронией спросил старший из моих спутников.

— С успехом, — с достоинством и вполне серьезно ответила я.

— И чего же вам удалось сделать?

Это спросил уже с любопытством и без иронии товарищ из Москвы.

— Ну, во-первых, оградить от пьянства своих детей и мужа и ещё кое-что….

Он, вероятно, ожидал от меня какого-то другого ответа и перестал больше расспрашивать меня.

— Будете ещё пить? — спросил Володя своих товарищей, вынимая из сумки вторую бутылку водки.

Мужчины отказались.

— А я выпью, — налил себе Володя.

— Ты так будешь пить, так у тебя, пожалуй, денег до конца командировки не хватит, — заметил Москвич.

— Хватит. А не хватит, так в Москве фарцовкой займусь. Целый миллион заработаю.

Видно было, что он болтает в шутку, разгорячённый выпитой водкой. А он продолжал:

— Фарцовщик…. Гм! Фарцовщик. Где только слово-то такое взяли? Вальцовщик, формовщик — это я понимаю, а тут фарцовщик. Что это за профессия такая?

Я с улыбкой смотрю на него, а он, ободрённый этим вниманием, продолжает рассуждать:

— Да и зачем мне миллион? Ну что я с ним буду делать? Что? Отращивать вот такой живот? — обводит Володя сверху вниз перед собой дугу, — и ходить с ним, да? Зачем это мне надо? Не-е-ет, не нужен мне миллион. Хватит и тех, что зарабатываю.

«Вот она, наша молодёжь. Ведь всё в ней наше, советское, если бы не было пристрастия к спиртным напиткам! Убери его, и у нас будет достойная смена, настоящие строители нового общества», — раздумывала я, вглядываясь в молодое, открытое лицо Володи.

Мне захотелось узнать, как объяснят распространение пьянства эти, по всему видно, знающие и думающие люди.

— Скажите, пожалуйста, как по-вашему, почему люди стали так много пить? — обратилась я с вопросом. — Ведь раньше так не пили.

— А чем можно заменить выпивку? — как будто самого себя, подумав, спросил пожилой мужчина. И сам же ответил:

— Хорошей, живой беседой.

— Да! — подхватила я. — Душа радуется после такой беседы. Только вот часто ли такие-то беседы случаются?

— Очень редко.

Разговор явно уходит в сторону и направляется на лекционную работу.

— Всё больше по бумажке читают вместо живого разговора, — говорю я своё, — как начнут обкатанные фразы сыпать, сразу в сон бросает.

Мои собеседники согласно покачивают головами. Володя уже охмелел и в разговоре не участвует. А так хотелось бы знать и его, молодого рабочего, мнение.

Разговор начинает принимать, к моему великому удовольствию, всё более откровенный характер.

— Ещё Петр 1 говорил, что выступление по бумажке есть способ скрыть свои мысли, — добавил товарищ из Москвы.

Он явно не торопится высказывать свои мнения, приглядывается, прислушивается, но в то же время то замечанием, то репликой поддерживает мои слова.

— Я вот председатель общества «Знание», — продолжает разговор пожилой мужчина, — и мне самому приходится читать эти лекции по бумажке. Знаю, как трудно собрать людей на такую лекцию, знаю, что не смогу их заинтересовать, что попусту отнимаю у них время, а собираю. Потому что надо.

— А, собственно, кто вы? — неожиданно обращается он ко мне.

— Угадайте, — смеюсь я.

Он вопросительно смотрит на меня и в раздумье произносит:

— Да-а, трудно сказать.

Почему-то решает, что я писательница, и начинает рассказывать свою семейную историю, которая, по его мнению, должна заинтересовать меня. История действительно изобилует большим количеством случайного стечения обстоятельств, острыми моментами, но слушать его утомительно, потому что рассказывает он медленно, бесцветно, со всеми мельчайшими подробностями, и во всём том, о чём он рассказывает, я не нахожу ничего типичного, волнующего.