Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 3

Да, я всегда любила свою Родину, гордилась ею, нашим народом, его духовной силой и мощью, только позднее эта любовь переросла у меня в любовь и преклонение перед всеми людьми всей планеты, самоотверженно борющимися с ожиревшим, загнивающим империализмом.

«Гуманные отношения и взаимное уважение между людьми; человек человеку — друг, товарищ и брат».

Да, я уважала людей, своих товарищей по работе, всех тех, с кем сталкивала меня судьба, никогда не старалась в чём-то подняться над ними или заполучить какие-то особые права, но всегда считала, что не каждый человек достоин гуманного отношения к нему и не каждого считала я своим другом, товарищем и братом. Не было у меня такого отношения ко всем носителям общественного зла. Не могу я считать своим товарищем того, кто упорно не хочет соблюдать нормы социалистического общежития. Какой мне брат, скажем, пьяница, вор — рецидивист, или карьерист, или стяжатель? Нет, это враги нашего строя, нашего народа, нашей морали и с ними нужно вести беспощадную борьбу. Не может быть нам другом тот, кто сеет зло, кто приумножает горе народное. Так считала и так сейчас считаю. Не может быть гуманных отношений там, где идёт борьба.

«Простота и скромность в общественной и личной жизни».

Вот чего мне не хватало всю жизнь до самого последнего времени, так это, наверное, скромности. Всю жизнь жил во мне червь честолюбия, с которым я отчаянно боролась, и победила! Хоть к концу жизни, но победила.

Сделало, бывало, раньше какое-либо доброе дело, или защищу где-то справедливость, брошусь в борьбу за неё, поступлю где-то согласно нашей морали и любуюсь собой: «Вот я какая хорошая, вот какая правильная».

Давно уже такого любования нет, давно уже я не обдумываю своих деяний. Просто я их тут же забываю. Наверное, благодаря склерозу, а то ещё продолжалось бы это внутреннее любование собой по поводу благих поступков. Да и само положение способствует этому. Кто я сейчас? Что ни говори, как ни верти — иждивенец общества, лишний человек на земле, отработанный винтик.

Хотя нет, вот сегодня, меня ещё ждут в школе рассказать ребятам о своей комсомольской юности. Пойду, и буду говорить, говорить так, как не скажет никакая книга.

14 ноября в «Комсомольской правде» было опубликовано письмо «Сердобольные прорабы» Авторы письма, молодые прорабы, спрашивали: «Что заставляет нас заниматься приписками?»

Министерство отписалось, а читатели продолжили разговор, дав понять, что то, о чём писали молодые прорабы, не частный случай, а сложившаяся порочная система, получившая широкое распространение.

Поразила статья П. Белоусова, строителя из Москвы с тридцатилетним стажем. Ещё года 3–4 тому назад вряд ли она была бы напечатана в центральной газете. Остерегались публиковать статьи с такой острой постановкой вопроса. В статье товарища Белоусова приведена другая статья, написанная им же и напечатанная в газете «Московский строитель», в которой он со всей прямотой, честностью и принципиальностью выступает против приписок и пишет, что порождает их, какой вред они наносят и что следовало бы сделать, чтобы похоронить их.

«Правильно, смело написано», — одобрил статью сын Белоусова, который работает, как и отец раньше, прорабом и которому он прочёл свою статью из «Московского строителя».

«Да, написано правильно. Только учти, статья эта не из недавней «Комсомолки», — сообщает сыну Белоусов. «Написал я её, — продолжает он, — в 1955-м году. С тем, о чём сегодня написали в «Комсомолку» молодые прорабы из Тюмени и что так взволновало всех строителей, я столкнулся ещё 30 лет назад в 1948-м году».

В своей статье в «Комсомольскую правду» (газета № 283 от 13 декабря 1978 г.) Белоусов повествует, чем закончилась его борьба с приписками, и снова доказывает их вред.

«Выводиловка не только подрывает социалистический принцип оплаты по труду, но и разрушает нравственные отношения в рабочем коллективе».

И дальше:

«Со всем этим столкнулся, всё это понял и мой сын. Потому и задело его откровенное публичное признание в приисках молодых прорабов из Тюмени. И удивило его, что ещё 30 лет назад о приписках говорили, с приписками боролись. Но кто? Сердобольные прорабы?»

Со всей решительностью ставит товарищ Белоусов вопрос:

«А занимались ли этим вопросом в строительных министерствах, в Госкомитете по труду и социальным вопросам, в научно-исследовательских институтах? И если занимались, то почему же за тридцать лет ничего не изменилось?»

Откуда же будет общественная активность, если поставленные злободневные вопросы не решаются целыми десятилетиями? Вот почему у нашей молодёжи исчезло чувство причастности к делам, происходящим в стране. От нас, мол, ничего не зависит.

От всей души хочется поблагодарить товарища Белоусова за его статью, за то, что не дал свести письмо молодых прорабов из Тюмени к частному случаю.

Радует, что всё чаще и чаще наболевшие вопросы ставятся уже непосредственно перед главными виновниками затяжки их разрешения — перед Министерствами и ведомствами, т. е. перед нашими центральными государственными органами, пока государственными.

Статья строителя Белоусова всколыхнула душу. Мысль сразу же перекинулась на дела школы. А мы — то в школе разве не теми же приписками занимаемся, ставя ученику 3 вместо 2, 4 вместо 3, воспитывая этим в наших учениках леность, безответственность и нерадивость? Стоит ли утруждать себя занятиями, тройку всё равно выведут! Когда-то очень спорила с Галимовым, Дубовцевым и другими, им подобными, доказывая, что завышая оценку, не отвечающую знаниям, мы приучаем учащимся к нечестности, к обесцениванию их труда и усилий, что наносим этим большой вред делу воспитания учащихся, но разве докажешь что-нибудь этим Галимовым!

«Молчите! Чего их держать в школе, они всё равно дальше не пойдут учиться, вытолкнуть их и пусть работают», — говорили мне, не желая ни думать, ни слушать разговоры о том, какой вред наносило такое «выталкивание» нравственному воспитанию школьников. Я говорила об этом на собраниях, писала в газеты, но статьи так и не увидели света, может потому, что, ни один человек не поддерживал меня решительно и прямо в моём протесте в нашем коллективе.

Наконец в «Комсомольской правде» от 12 сентября 1975 года появилась статья профессора Яковлева из Харькова «Оценка оценки». Я приветствовала появление этой статьи, как и многие мои коллеги. «Ну, теперь — то уж наступят какие-то перемены в школе», — надеялись мы, но шли годы, а перемен не наступало, если не считать того, что наши ученики совсем перестали заниматься и выходили из школы с тройками в аттестате, но совершенно неграмотными. Снизился интерес к учёбе и у тех, кто мог бы учиться лучше, потому что расходуя всё время на отстающих учащихся, мы оставляем в стороне тех, от кого могли бы получить большую отдачу. И об этом говорила я на собраниях, стараясь поднимать эти вопросы при представителях из РК КПСС, надеясь получить у них поддержку, но тщетно. Её я не получала. Страшно удивляло: