Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 3

— Вот слушаю я вас, — вступил в разговор представитель Обкома, обращаясь ко мне, — и право же, вам по характеру своей общественной работы удобнее быть в территориальной парторганизации.

— Да, в принципе я тоже так считаю и не тем возмутилась, что мне предложили туда перейти, а тем, что решили действовать не методом убеждения, а методом насилия. «Вас не спросим, вынесем решения и всё». За что такое насилие? Разве оно в интересах дела? Подумали ли они, как воспримут такое насилие надо мной остальные коммунисты? Ведь все же знают, что не пассивный я человек. Что, это будет способствовать развитию их активности? У вас немного таких активистов, как я, — обратилась я к Соловьёву, — и надо бы дорожить ими, а вы наоборот делаете.

Из-за моей спины неожиданно для меня вышел Н.Д. Жуков.

— Мы знаем, что вы — человек активный, — начал он. — Вся ваша беда в том, что вы слишком близко всё принимаете. Сказали там что-то, вы уже сразу в обиду….

— Нет, не обижаюсь я на каждую мелочь, — прервала я его. — Но если клевету на меня докладывают, как факт, не где-нибудь, а на сессии, что я должна была мириться с этим?

«Ведь я сначала к тебе тогда сразу после сессии пришла за советом, и ты сам же согласился со мной, что надо вмешаться в это дело, а сейчас говоришь совсем по-другому», — добавила я про себя.

— Ну что особенного, — продолжал Жуков, — если вам не поручили пропагандистскую работу? Я бы и внимания не обратил на это, а вы возмутились.

— Я бы тоже так не возмущалась, если бы её поручили грамотному, передовому рабочему, ему есть что сказать, а не Короткову, — снова не выдержала я.

— Погодите. Дайте мне сказать…. Не надо было вам ходить в Обком. Я вам тогда говорил об этом. Все ваши, так сказать, беды с этого и начались.

«Да, я помню ту доверительную беседу, о которой просила тебя, чтобы как-то поднять совсем упавшее моральное состояние после поездки в Киясово, и ты действительно так говорил мне про посещение Обкома. Тогда ты ещё хорошо относился ко мне», — пронеслось в голове.

— Так я же просто за консультацией ходила. Разве я не имею права на это? Спросите Семёнова, — обратилась я к инструктору, — у него я была на беседе. Он под конец замахал на меня руками: «Ну, не знаю, не знаю» и отослал к Морозову. Он, кажется, у вас по вопросам атеистической пропаганды? Но его как раз не оказалось в тот день на месте. Что же особенного я тут сделала?

— Вот вы часто на Ленина ссылаетесь…, - начал, было, Соловьёв.

Я с прищуром в упор посмотрела на него:

— Ну-ка скажите, что я делаю не так, как учил Ленин?

Соловьёв, сразу смолк.

«Эх ты. Вот ты как знаешь Ленина, а ещё секретарь Райкома!» — внутренне торжествовала я, чувствуя в этом своё превосходство.

— Вы обвинили нас в том, что мы неправильно поступили с Лепихиной, — начал после паузы Соловьёв. — Может, для школы мы сделали и хуже (вот когда признал!), но для Райкома лучше.

— И для Райкома хуже. Такие крутые меры не укрепляют авторитета Райкома.

Время беседы приближалось к концу, но я чувствовала, что мой противник не сломлен, что он полон решимости снова мстить мне за доставленную ему неприятность, и будет это делать при каждом удобном случае, а у меня уже не будет возможности защищаться. Не буду же я всё время писать жалобы! Надо, что-то надо вот сейчас сказать такое, чтобы убеждённость победила силу власти, чтобы никогда у этого «партийного» руководителя не появлялось больше желание действовать насилием не только по отношению ко мне, но и по отношению к другим.

Мозг лихорадочно работал, время отсчитывалось секундами…. Наконец-то всплыла на поверхность сознания спасительная мысль.

«Ну-ка, как ты на это прореагируешь? — заранее торжествуя, подумала я и сказала, обращаясь к Соловьёву:

— А что если обо всех моих злоключениях узнают мои ученики? Многие ведь из них восприняли мои убеждения. Вы помните, я читала вам отрывки из писем некоторых из них? И уже не я, а они, или мои дети, я же не скрываю от них ничего, напишут в «Комсомольскую правду», и оттуда приедет корреспондент? Как вы будете чувствовать себя тогда?

Соловьёв даже съёжился при этих словах, приняв их совершенно серьёзно. Он никак не ожидал, что дело может принять такой оборот, и не находил слов, чтобы хоть что-то ответить мне.

Ему на помощь пришёл Николай Данилович Жуков:

— Вы что, уже грозить начинаете? Да я бы на его месте возмутился сейчас!

— Ничуть не грозить. Просто говорю о том, что может быть, — спокойно ответила я, в душе наслаждаясь произведённым эффектом.

Это была моя моральная победа, и я гордилась ею. До самого конца беседы Соловьёв уже не произнёс больше ни слова.

— Я не понимаю все-таки, — снова вступил в разговор представитель Обкома (никак не вспомню, как его зовут), — в чём же конкретно вы хотите, чтобы вам помогли? У нас же не так много времени, чтобы ездить несколько раз по одному делу.

— А вот в чём, отвечала я. — Во-первых, скажите товарищам из Райкома, чтобы они не старались подавить мою общественную деятельность, а поддерживали её. Понимаете, у меня есть знания, опыт, убеждённость, и я хочу до конца отдать всё это общему делу. Тем более, люди просят об этом. Просто я не могу жить без участия в общественной работе.

— Я понимаю вас, — сочувственно сказал инструктор. — Об этом мы поговорим, конечно, — очень серьезно продолжил он, взглянув на Соловьёва.

— И ещё, — продолжала я, — если уж я действительно оторвусь от школьных дел, перестану участвовать в них, пусть решение о переводе меня в территориальную организацию выносит не Райком, а наша школьная парторганизация. Вы, товарищ Соловьёв, — обратилась я к нему, — видимо, никак не могли смириться с тем, что пришлось извиняться перед какой-то букашкой по сравнению с вами. Прижать её к ногтю — и дело с концом. Только не тот я человек, которого можно легко прижать, — закончила я беседу с ним. — Ну, а вы, — повернулась я к инструктору, — пожалуйста, извините уж меня за беспокойство. Я бы ведь и не писала второго письма, если бы не эта угроза насилия со стороны Райкома.

Он вежливо и, как мне показалось, уважительно попрощался со мной.

О чём они говорили после моего ухода мне не известно. Должно быть, и впрямь товарищ из Обкома выполнил своё обещание — поговорить серьёзно, потому, что ровно через три дня после этого я получила пригласительную открытку явиться к невропатологу в Красногорское. Я немало болела в своей жизни, но никогда ещё ни от одного врача не получала подобных приглашений.

— Ну вот, допрыгалась, — сразу сообразил мой благоверный, когда я показала ему открытку. — Может, ещё писать будешь, пока тебя не признали ненормальной?

— Да погоди ты. Может люди из добрых побуждений интересуются состоянием моего здоровья, а ты уж сразу на плохое подумал.