Ирина Нельсон - Люблю

– Ого! Так и до дуэта с Джексоном недалеко! – пошутили мы.

Майкл Лавин был человеком, который полностью знает цену и себе, и труду пиарщиков. У него в офисе стоит собственный золотой бюст. Просто собственный золотой бюст.

Мы рассказали ему о своих планах, он нас молча внимательно и с интересом выслушал и говорит:

– Ок, я вам сейчас приведу человека из моей команды, он будет с вами работать.

Что? Пиар-менеджер Джексона? С нами будет работать человек из команды пиара самого Майкла Джексона? Мы рассчитывали на любую безумную удачу, но только не на это!

– А сколько это будет стоить? – осторожно уточнили мы. Ожидая услышать от человека с золотым бюстом в офисе такую же чудесную цену.

– Две с половиной тысячи долларов, – пожал плечами он.

– Две? Две с половиной?

Мы не верили своим ушам. Да в Москве пиар-менеджер и не в половину меньшего уровня просил тогда за свои услуги пять тысяч долларов. Пять тысяч, чтобы раскрутить лишь на уровне России!

Мы на себе почувствовали разницу между шоу-бизнесом в России и в Америке. Особенно когда Sunrise вошла в Billboard Charts.

Было собрание в Universal. Наш шеф поздравляет нас, говорит, что это великолепный шанс сейчас взлететь еще выше. Что тут сработает проверенная старая схема, которая очень хорошо показывает себя по Восточной Европе. Требуется только связаться с русскими радиостанциями. Нужен один локальный успех, один – но большой, по вашей стране. Чтобы занять в местных чартах первое место. Ну а дальше уже подключается вся Восточная Европа – и пойдет вал популярности.

Люди на время забивают вглубь своего подсознания свои проблемы, и вот мы видим уже огромную часть общества, тоннами поглощающую мощнейшие таблетки от депрессии – «Занакс». Половина Калифорнии сидит на таких. Это цена лигалайза.

– Ха-ха-ха, – Слава рассмеялся. – Да нам тут в Billboard было попасть проще, чем на топ-радио в Москве.

– Почему? – не понял никто, кроме меня.

Слава звонил на радиостанции в Москве: первую, вторую, третью… И везде ему отвечали: «Ну-у-у… Вы же в Америке… И у Ирины поп-имидж… Альбом очень понравился, но это же настолько другое…»

– Ну и что?

– А как мы будем объявлять? – спрашивали его. – Говорить: «Ирина Нельсон», – а потом пускать софт-роковую песню на английском?

– Ну да, – все еще не понимал он. – В чем проблема-то?

Теперь-то я понимаю, что все это было из-за значительного контраста нового имиджа и новой музыки с той мной – из REFLEX’а. Я их абсолютно понимаю. Слишком разительным был контраст.

Наша выпускающая компания Universal Music по Европе запустила видеоролик очень хороший, очень классный: диктор в ролике говорил: «Russian young Star – Irene Nelson». Он шел вместе с группой Muse, а мой клип Sunrise в эфире американского MTV представила Pink. Слава присылал все это по ведущим московским радиостанциям, но ответов не получал.

И еще, конечно же, был один объективно-субъективный момент. Когда Слава рассказывал обо мне, на него смотрели, будто он расхваливает свою жену. Не проект, не исполнительницу – самостоятельную личность и творческую единицу – а именно жену. Нормального, рабочего разговора «продюсер – продюсер», как в Америке, просто не получалось. Когда мы сообщали о своих достижениях, это рассматривалось как хвастовство, а не как рабочий момент.

Мы оказались между двух огней. В России нас никто не поддерживал, но и в Америке без русской поддержки мы не могли подняться выше тридцать пятого места. Это нормально, это законы бизнеса: мы были незнакомы американской аудитории, мы фактически ворвались в Billboard с нуля и вопреки всему…

В Америке я подружилась с очень необычной, очень интересной девушкой. Американцы вечно торопятся, бегут со стаканом кофе в руке, жуют на ходу, болтают по телефону – ритм их жизни не позволяет медлить. Скорей, скорей, скорей, а то не успеешь, а то твое место займут, а то тебя скинут с карьерной лестницы!

А эта девушка никуда не спешила. Она как будто смотрела в другую реальность – и словно ей в этой жизни все было давным-давно понятно.

Я принесла ей альбом Sun Generation одной из первых.

– Хочешь послушать? – спросила её.

– Да.

Без вежливой экзальтации «О, да-а-а! Разуме-е-ет-ся!» – просто обычное искреннее «да». Она слушала очень долго, погрузившись в него, как в озеро.

А потом сказала:

– Этот альбом сейчас не поймут. В этой музыке слишком высокие энергетические вибрации. Она несколько опередила время. Не по модности, нет, а по наполненности смыслом и гармонией.

Поймут через несколько десятков лет. А сейчас нет. Не расстраивайтесь, это не ваша вина. Просто надо подождать.

Поклонники, люди, выросшие на моей поп-музыке, люди, привыкшие к поп-музыке, – у них уже сложился определенный вкус. И когда я им дала что-то другое, что-то отличающееся от того, что было раньше, тесно связанного у них со мной, что-то, что не вписывается в их привычную картину, возможно, их первой реакцией будет непонимание. Да, я это понимаю, и я готова подождать.

Её слова оказались пророческими. Альбом был закончен в 2010 году, и вот только сейчас я на сольном концерте, исполняя песню Sunrise, вижу, как люди встают и аплодируют стоя. Хотя я ничего – ни слова, ни ноты – не изменила в песне за эти годы.

Сейчас, спустя время, я могу лишь улыбаться всему этому. И по-прежнему верю в этот альбом. Когда-нибудь он дойдет до очень многих сердец. Тогда, когда наступит время.

А оно обязательно наступит.

Но тогда меня воспринимали как именно поп-певицу. К кому я могу предъявлять претензии, если сама выбирала этот имидж? Снималась в видеоклипах и фотосессиях, подчеркнуто сексуальных. Я сама в начале своей карьеры делала так, что ко мне прилипло клише «блондинка». Так что, как говорится, – «без обид». Это жизнь. И мы в ответе за то, что делаем в ней.

И встал вопрос: либо возвращаемся Россию, либо остаемся в Америке. Но это чужой язык, чужой менталитет… фактически чужая планета…

Но Слава хотел остаться.

Он очень хотел остаться, а я – нет. Я поняла, что это место не для меня, что я не могу тут, что это просто не мое. Ну не мое, и все тут.

И как только Слава понял это, как только он понял, что мне важны русские березки – и это не красивое словцо, не образ из кино, а те самые, настоящие, живые березки, среди которых я выросла… – он сразу сказал, что поедет со мной. Что вернется в Россию со мной. Потому что однажды он поклялся, что всю жизнь будет со мной.