Всеволод Васнецов - Под звездным флагом Персея

Я получил динамит и подробные наставления, как с ним обращаться. Но где же его хранить, в каком безопасном месте? И я решил спрятать обе коробки под свой матрац в изголовье, а запалы, хорошенько упакованные, отнес в наблюдательскую бочку на фок-мачте. Так и спал я на гостинце, способном разорвать в щепки весь «Персей» и разметать их по волнам. Я привык к динамиту и носил палочки в одном кармане, а запалы в другом.

Пробовал я и добывать рыбу в озерах, но все ограничивалось высоким водяным всплеском да приглушенным гулом — ни одной рыбины ни разу не всплыло. Должно быть, ее там просто не было.

В Архангельске я все же с радостью расстался с этим строго охраняемым сувениром.

Мы распрощались с десятью нашими старшими товарищами и вместе с чемоданами перевезли их на «Мурман». Сейчас же он стал сниматься с якоря и, разворачиваясь, дал прощальный гудок. А нам ответить нечем.

— Пожелаем им счастливого плавания, поднимем сигнал, — обратился я к капитану.

— Дезертиров не приветствуют, — резко ответил он мне.

— Но какие же они дезертиры, Павел Ильич? Ведь экспедиция кончилась, делать им тут нечего, кормить нечем, и очень хорошо, что Матусевич согласился взять наших сотрудников, — возразил я.

— Ну ладно, — смягчился капитан, — если тебе так хочется, возьми флаги и подними.

По-видимому, у Павла Ильича были свои причины для резкого, ответа.

Я быстро набрал сигнал: «Желаю счастливого плавания», и вздернул под клотик. «Мурман» в ответ погудел и в свою очередь поднял сигнал: «Благодарю вас».

Долго смотрели мы вслед удаляющейся точке, потом только дымок остался над горизонтом, но и он растворился вдали.

Мы снова остались одни. Опустели каюты, безлюдно стало в кают-компании, прекратились оживленные и шумные вечерние беседы, и первое время как-то грустно и тоскливо казалось. Но в молодости ненадолго задерживается грусть. Скоро мы к этому привыкли, тем более что продолжались обычные ежедневные работы на шлюпке: промер, драгирование, сбор сухого плавника.

Мы достали у заведующего факторией невод и в устьях ручьев, впадающих в губу, стали ловить навагу. Это улучшило надоевший до тошноты стол. Правда, вскоре на корабле появился нахлебник, который иногда поедал весь наш скудный улов. Но прежде чем рассказать о нем, мне хочется познакомить читателя с некоторыми обитателями становища в губе Белушьей, с которыми мы встретились в 1923 году.

Врезается губа довольно далеко в Южный остров Новой Земли. В глубине ее на самом берегу стоял поселок в несколько домиков, где жили заведующий факторией, один русский промышленник и несколько семей ненцев. Промышляли они охотой на морского зверя, песцов, гусей, а иногда и на белого медведя. Занимались также рыболовством. В поселке стояла маленькая, единственная на всю Новую Землю деревянная церквушка, в наше время превращенная в склад пушнины.

В первый же день, как только мы высадились на берег, я нанес визит известному на севере уроженцу Новой Земли ненцу Тыко Вылке, которого в последние годы стали именовать Ильей Константиновичем.

Об Илье Вылке слышал я еще в детстве. Биография его весьма интересна. Известный исследователь Севера Владимир Александрович Русанов познакомился с ним во время своей Новоземельской экспедиции, в которой принимал участие и Вылка, получивший за большую помощь экспедиции поощрительную медаль от Российского географического общества. Вылка обратил на себя внимание Русанова любознательностью, сообразительностью, способностью к рисованию, а также удивительной отзывчивостью и добротой. Увидев в этом самобытном новоземельце человека умного и талантливого, Русанов в 1910 году взял его в Архангельск, чтобы попытаться дать образование. В судьбе Вылки принял живое участие архангельский губернатор Иван Васильевич Сосновский, который выделил деньги на поездку и житье в Москве.

Русанов познакомил его с художниками В. В. Переплетчиковым, любителем Севера, побывавшим на Новой Земле, с А. Е. Архиповым, с моим отцом А. М. Васнецовым и др. Они стали учить Вылку рисованию, живописи, нашли преподавателей, согласившихся бесплатно обучать его русскому языку, географии, арифметике, топографической съемке, препарировке шкурок птиц и пр.

Однажды я увидел Вылку у Архипова, у которого он тогда жил. С любопытством смотрел я на этого выходца с далекого острова и не ведал, что через несколько лет буду у него гостем на Новой Земле.

Прожил Вылка в Москве зиму 1910-11 года, весной уехал в Архангельск и затем домой.

Это был первый житель Новой Земли, побывавший в Москве. На следующий год Вылка должен был снова приехать, чтобы продолжать свое художественное и общее образование. А это стоило сделать, потому что учеником он оказался способным. Однако судьба Вылки сложилась иначе. На промысле погиб его двоюродный брат. От пули из патрона, случайно попавшего в костер. Остались без кормильца вдова с шестью ребятишками. По местному обычаю Вылка женился на вдове и взял на себя заботы о многочисленной семье.

Рисовать он не бросил. Художником в настоящем понимании этого слова Вылка, конечно, не сделался, да и слишком коротким был срок его обучения. Но полученные им знания, грамотность и поездка в Москву дали ему очень многое, расширили его миропонимание.

Естественно, что приход неизвестного судна заинтересовал население Белушьего. Шлюпка с корабля подошла к берегу, и сразу же я стал спрашивать, где найти Илью Вылку. Мне указали.

— Вы Илья Константинович Вылка? — обратился я к нему.

— Да, я.

— Помните вы художника Аполлинария Михайловича Васнецова в Москве?

— Канесно, помню, я бывал у него в мастерской.

— Я сын Аполлинария Михайловича, — отрекомендовался я ему.

Вылка был так поражен неожиданной встречей, что растерялся. А потом он повел меня в свою избу, наполненную многочисленной семьей, и начал расспрашивать. О теперешнем положении на Большой земле он имел смутное представление. Была война, потом революция, потом Север оккупировали войска Антанты, потом пришли большевики и установилась Советская власть. Сведения на Новую Землю поступали скудные, о многом хотелось ему расспросить меня.

— А Архипова ты знаесь?

— Как же, он мой крестный отец.

— А давно ты его видел?

— Да этой весной, перед отъездом в Архангельск.

— А сто он, здоров?

Я заверил, что был вполне здоров.

— А художника Василь Василися знаесь?

Я понял, что Вылка спрашивает о Переплетчикове, фамилию которого ему было трудно произнести. Я сказал, что знал и Василия Васильевича, но что он умер в 1918 году. Вылка очень огорчился. Непосредственному и доброму человеку, ему было жаль Василия Васильевича, хотя с тех пор, как они виделись последний раз, прошло уже 12 лет.