Всеволод Васнецов - Под звездным флагом Персея

Он ходил по палубе, поднимался на верхний мостик и все смотрел в сторону моря, не покажется ли на входе в залив дымок или огни идущего к нам корабля.

Стояла уже поздняя (для Арктики) осень. Смеркалось рано. У нас не было керосиновых ламп — мы всецело полагались на электрическое освещение. Лишь лампы для ходовых огней, бортовых, топового, гакабортного, да еще якорного были обязательны по правилам Регистра.

Каюты жилой палубы днем освещались только небольшими палубными иллюминаторами, пропускавшими мало света даже в ясную погоду. И чтобы не сидеть в полной темноте, надо было как-то выходить из неприятного положения. Лабораторные спиртовки, заправленные керосином, давали крохотный язычок пламени. Однажды я соорудил из консервной банки усовершенствованную коптилку, при свете которой можно было свободно читать. Посыпались заказы — пришлось открыть кустарную мастерскую и выпустить целую партию светильников моей системы.

Обитал я на «Персее» в двухместной каюте вдвоем с Андреем Дмитриевичем Старостиным. Каютка была маленькая, но еще в период постройки судна удобно оборудованная. Во всевозможных шкафчиках, на полочках и в гнездах любой предмет, будь то карандаш или спички, стакан или трубка, находился на своем строго определенном месте. Даже в темноте стоило протянуть руку в привычном направлении — и нужная вещь уже у тебя. Все было приспособлено так, что даже в сильную качку ни один предмет не покидал свое место и не вылетал на палубу, застланную оленьей шкурой. В такой каюте жить было ничуть не хуже, чем в комнате на берегу. А тут, на стоянке в Белушьей губе, две коптилки моей системы даже достаточно ее обогревали.

В прочих каютах жилой палубы, предназначенных для сотрудников экспедиции, не было так тепло и уютно, как в нашей. В них жили временные обитатели, участвовавшие всего в одном плавании.

Единственным теплым помещением, хорошо освещенным настоящей керосиновой лампой, была кают-компания. Она находилась рядом с камбузом, где постоянно топилась плита.

В долгие и темные вечера, когда холодный ветер завывал в снастях, шел дождь или судно залепляли крупные хлопья мокрого снега, так хорошо было сидеть в кают-компании, утеснившись человек 10 на диване, рассчитанном на пятерых. Здесь собирались члены экспедиции и командный состав, свободный от вахты. Сидели за бесконечными стаканами чая и несмолкаемыми разговорами и рассказами, всегда интересными, потому что не интересные никто не стал бы слушать.

Особо увлекательно рассказывал Н. Н. Зубов о походе русского флота в 1904 году из Балтийского моря на Дальний Восток, о Цусимском бое, участником которого он был еще в звании мичмана, о боях с немецким флотом в первую мировую войну.

Включался в беседу и молчаливый капитан П. И. Бурков, в прошедшую войну командовавший военным транспортом «Уссури».

Очень интересными бывали рассказы И. И. Месяцева о революционной деятельности в 1905 году.

Собирались в кают-компании люди, много где побывавшие, многое повидавшие в своей жизни, и разговоры иногда не кончались далеко за полночь.

Надеюсь, читатель не подумал, будто мы только и делали, что дули чай в теплой кают-компании да занимались разговорами? Мы не бездельничали.

И. И. Месяцев и Л. А. Зенкевич решили использовать вынужденную стоянку и детально изучить Белушью губу: заняться съемкой береговой черты, нанесенной на карту весьма приблизительно, промерами глубин, определением грунта дна и биологическими сборами.

Ежедневно после завтрака, невзирая на погоду, мы спускали на воду вельбот и отправлялись на работы до позднего вечера, иногда до полной темноты, которая наступала теперь все раньше и раньше. Брали с собой драгу, лот, банки-склянки и прочее. Если дул подходящий ветер, поднимали парус и уходили в глубь губы, к самому куту. В хорошую погоду, что здесь осенью редкость, делали разрезы в открытой мористой части Белушьей губы. Непременными участниками этих вылазок бывали Старостин, Б. К. Флеров и я, всегда исполнявший обязанности загребного. И промер, и драгирование можно было производить, конечно, только на веслах.

Среди дня приставали в удобном местечке к берегу, собирали плавник, разводили костер, сушились и готовили незатейливую еду. А потом снова за весла. К вечеру, несмотря на молодость, все же уставали. Весло, вдруг становилось все тяжелее и тяжелее, казалось, уже нет сил поднять его из воды, но все равно нужно грести. Потом постепенно втягиваешься и, преодолев усталость, гребешь еще долго. За многие дни мы так натренировались, что могли работать веслами, бросать лот и тащить драгу с утра до вечера.

Заметно холодало, шли дожди, сменявшиеся мокрым снегом. Залепит тебя всего крупными хлопьями, растает снег на воротнике, и холодные струйки побегут за ворот. А потом налетит пронзительный ветер с востока, с гор, полушубок покроется коркой льда и будет хрустеть при движениях. В темноте, в шуме волн, под мокрым снегом и холодным ветром стоящий где-то далеко «Персей» кажется недосягаемо уютным и теплым родным домом.

Гребешь, не видя ничего кругом, и мечтаешь: «Подойдем мы к борту, поднимусь я по штормтрапу на палубу, переоденусь во все сухое и скорее в теплую кают-компанию, где ждет тарелка горячего супа, стакан крепкого чая».

А вокруг все так сурово, что не верится, наступит ли этот счастливый момент, да и существует ли вообще какой-то иной мир, кроме этого.

Но вот далеко на горизонте показался огонек. К вечеру под клотик мачты поднимали большой керосиновый фонарь с круглым, почему-то розовым стеклом, чтобы шлюпки издалека могли взять правильный курс на корабль. В туманную погоду или когда налетали снежные заряды, били еще и в рынду — судовой колокол, чтобы шлюпки не очутились в открытой части Белушьей губы, откуда их могло унести в море.

Наконец мы у борта, и я уже на палубе — я дома.

И так почти каждый день!

На втором нашем вельботе под командой капитана или старшего помощника Ивана Николаевича Замяткина занимались описью берегов и промерами.

Результаты работ в Белушьей губе позже были опубликованы в трудах Плавучего морского научного института.

Кроме всего прочего, работающим на вельботах вменялось в обязанность ежедневно собирать на берегу сухой плавник и доставлять на судно для камбуза. Камбуз был единственным местом, где за ночь просыхали мокрые полушубки, плащи, обувь, поэтому вахтенный поддерживал огонь в плите до утра.

В шлюпочных походах иногда принимала участие Татьяна Ивановна Горшкова, бравшая образцы грунта дна и интересовавшаяся геологией берегов. Однажды Горшкова попросила высадить ее на один островок, почему-то привлекший ее внимание, и захватить на обратном пути. Высадили, а сами ушли в отдаленный кут. Не помню, по каким причинам мы тогда очень задержались и возвращались затемно под парусом. Как всегда, я сидел за рулем.