Всеволод Васнецов - Под звездным флагом Персея

С сапогами ничего не вышло, за починку запросили 15 руб., тогда как в Москве я мог бы купить за 15 руб. новые. Тоже мне провинциальные цены! Ну да ничего, как-нибудь обойдусь».

«Персей» был уже испытанным кораблем, и научный совет института постановил ежегодно проводить детальное исследование какого-либо из наименее изученных районов Баренцева и Карского морей. На лето 1924 года в план экспедиционных работ была включена юго-восточная часть Баренцева моря, к востоку от линии Святой Нос — остров Междушарский у Новой Земли. Эта акватория считалась очень плохо изученной, для нее не было даже надежной навигационной карты. Кроме того, намечалось детальное исследование химического и газового режима глубоководной впадины, расположенной у острова Вайгач со стороны Карского моря, и особенно ее придонных слоев. Начальником экспедиции назначался гидробиолог Лев Александрович Зенкевич.

За несколько дней до выхода в море на корабль прибыл новый сотрудник — метеоролог, маленького роста, щупленький, невзрачный. Звали его Казимир Романович Олевинский. Молодежь с недоверием встретила его. Но он как-то быстро «притерся» в нашей «морской» компании с уже устоявшимися традициями и взаимоотношениями, в которой новичку первое время приходится совсем не легко. Я сдружился с ним на многие годы. Наш новый товарищ был совсем не подвержен морской болезни. Впоследствии, однако, выяснилось, что длительная и сильная качка на Казимира все же действовала, но как-то своеобразно: у него появлялся необычайный аппетит. Можно было только удивляться, как вмещается столько еды в таком маленьком теле. И, как говорится в русской пословице: «С кем поведешься, от того и наберешься», глядя на Казимира, я тоже во время качки стал испытывать волчий аппетит. Мы запросто могли уничтожить с ним по 2-3 порции второго.

Я задержал внимание читателя на К. Р. Олевинском потому, что начиная с 1924 года он много лет работал на «Персее», показал себя отличным метеорологом и, несмотря на свои размеры, человеком «двужильным», т. е. обладал качествами, незаменимыми в морских экспедициях.

Еще в прошлую навигацию меня избрали кают-компаньоном. В мои обязанности входило следить за питанием экипажа, составлять меню так, чтобы стол был по возможности вкусным и разнообразным. Но для этого надо было иметь то, из чего можно составить меню. Естественно, мне пришлось заботиться о снабжении корабля продуктами. Видимо, я с этим справился успешно, потому что теперь меня снова избрали, несмотря на протест. И хотя эта должность общественная, начальник оформил ее приказом, что, на мой взгляд, было противозаконным. Приказ есть приказ, пришлось запасать продукты.

Самым ответственным было закупить мясо. Я всегда приобретал его на рынке, в мясном ряду. Брал с собой несколько человек команды, и мы отправлялись. Мяса было много, оно висело в палатках целыми тушами, выбирал я заднюю часть помясистее да пожирнее и приценивался. Конечно, хозяин старался продать и передок, но я отказывался, заявляя, что и та часть, которую я беру, неважнецкая. Подходили и мои матросы и тоже начинали критиковать мою покупку, советовали идти на тот конец рынка, где видели мясо, так действительно мясо. А это разве мясо?

— Да не покупайте вы здесь, товарищ начальник, пойдемте на тот конец, там и купите!

Осмотрев еще раз облюбованный задок, я все же начинал торговаться. Хозяин, несколько сбитый с толку коллективной критикой его товара, как правило, не желал упустить выгодного оптового покупателя и уступал. Совершив покупку, я отправлял мясо с одним из матросов на корабль, а с оставшейся компанией продолжал путешествие по рынку. У следующей облюбованной туши сцена повторялась, и очередную покупку матрос уносил на судно.

Таким образом, на корабль отбиралось самое лучшее мясо. О судовом холодильнике в те годы мы не имели даже представления. Слегка натерев мясо солью, мы зашивали его в рогожу и подвешивали на вантах. В чистом морском воздухе оно долго не портилось. Хорошее питание на корабле не только сохраняет физические силы экипажа, но и поддерживает настроение при неизбежных в море невзгодах.

Трудной была дополнительная обязанность, и я постарался извлечь из нее хоть какую-нибудь пользу для себя. По совету Казимира при составлении меню на следующий день я учитывал погоду. Если ветер начинал свежеть и ожидалось усиление его, я включал в меню какие-нибудь пирожки, пирожное и вообще что-нибудь повкуснее. В такую погоду, особенно в начале рейса, не все выходили к столу, а тем, кто не терял аппетита, доставались двойные порции. Мы считали это вполне справедливым — ведь и работу за укачавшихся приходилось выполнять нам. Этот трюк с меню был очень «выгодным» осенью, когда стояла прескверная погода, а в экспедиции участвовало несколько «гастролеров», как мы называли ходивших только в один рейс в погоне за впечатлениями и экзотикой. Экзотику они с избытком получали во время штормов.

Вечером накануне выхода в море в мою каюту ввалился матрос, весьма нетвердо державшийся на ногах. Он швырнул мне черно-белого котенка и рассказал:

— Возвращаюсь я, понимаешь, с берега на судно, смотрю, девчонка несет твоего котенка. Я говорю: «Ты куда тащишь нашего котенка?» А она отвечает: «Это, дяденька, мой котенок». — «Как это твой, — говорю я, — это с нашего судна котенок. Отдай!» Девчонка в слезы, опять свое твердит: «Дяденька, это мой». Не стал я долго болтать, отнял у нее котенка, и вот, понимаешь, прямо тебе возвращаю твоего Лямишку. Выпить у тебя не найдется?

А на койке уже обнюхиваются, знакомятся два совершенно одинаковых котенка.

— Да ты, Юрьев, войди сюда, посмотри.

Юрьев вошел, растерянно уставился на котят.

— Что-то ничего не пойму, — пробормотал он, — не так уж много я выпил и почему-то все вижу нормально, а только котята двоятся. Жарко у вас, понимаешь, в каюте, — и Юрьев поспешно вышел.

Так и остались у меня два одинаковых котенка. Своей подвижностью и игривостью они доставляли нам массу развлечений. Второго котенка я назвал Ошибкой.

Оказывается, кошки тоже испытывают морскую болезнь. Как только в Белом море стало покачивать, они приуныли. Ночью, когда ветер усилился, очаровательные котята испачкали мне стол и недавно купленные ночные туфли из шкуры нерпы, расшитые разноцветной шерстью, внутри подбитые белоснежным кроличьим мехом. Даже не успев ни разу надеть, пришлось выкинуть их за борт.

Вышли в море 15 июля 1924 года, т. е. в самый разгар арктического лета, а 18 июля начали работы на разрезе мыс Святой Нос — остров Междушарский. Как уже было принято в Плавморнине, на станциях проводились комплексные наблюдения по установленной программе. Но этот разрез примечателен тем, что, кроме обычных, впервые были сделаны две якорные станции (на глубине 80 метров продолжалась 18 часов 30 минут, а на глубине 165 метров — 28 часов). Якорь отдавали на ваере траловой лебедки, пропущенном через кип и клюз фальшборта. На этих станциях велись наблюдения за течением, суточной миграцией некоторых планктонных организмов и изменением кислородного режима. Закончив работы у острова Междушарского, «Персей» на 2 дня зашел в Белушью губу за пресной водой.