Всеволод Васнецов - Под звездным флагом Персея

По возвращении из экспедиции состоялся морской суд, разбиравший обстоятельства аварии. Свидетельство находившегося в момент столкновения на мостике представителя прессы Пильняка имело существенное значение, и в конечном счете Замяткина признали невиновным.

Расставшись через сутки с «Девой», давшей пищу и корреспонденту, и кинооператору, мы пошли своим курсом к мысу Святой Нос, а 27 августа начали работы по 41-му меридиану. Станции приходилось делать при непрерывных северо-западных ветрах, которые дули до 3 сентября и иногда достигали 9 баллов. Чтобы не пропускать станции при ветрах 7 баллов и больше, становились носом на волну и подрабатывали машиной, стараясь держаться на месте. Я наловчился производить гидрологические наблюдения даже при ветре 8 баллов. Это было возможно только потому, что гидрологическую вьюшку в этом плавании перенесли на корму.

Как я и ожидал, назначенный мне подручным корреспондент оказался плохим помощником, вернее никаким. Когда в хорошую погоду мы шли еще Белым морем, он поразил всех нас, появившись в кают-компании к утреннему чаю в голубом шелковом японском халате с пестрыми драконами, подпоясанном толстым витым шнуром с огромными кистями, как у портьеры. Халат был действительно замечательный, с тех пор прошло 50 лет, а я отчетливо помню его. Быть может, он так четко врезался в мою память еще и потому, что уж очень не вязалось это сибаритское одеяние с нашей кают-компанией, да и вообще со всей судовой обстановкой.

Как только в Баренцевом море начало свежеть, голубой халат и его владелец исчезли в каюте.

Кинооператор, или, как мы его прозвали, Киносеменыч, оказался веселым, подвижным и деятельным человеком. Он быстро вошел в нашу морскую компанию. Но и его штормовая погода «костьми» уложила в койку. Сильно мучился он, бедняга, а в минуты отчаяния даже требовал, чтобы его «высадили на берег, иначе он сдохнет». И это во время шторма-то! Потом, однако, веселый нрав и жизнедеятельный характер Киносеменыча победили морскую болезнь.

Разрез по 41-му меридиану мы выполнили до кромки полярных льдов, не пропустив ни одной станции, и так удачно, что при обратной прокладке коррективы были незначительны, несмотря на штормовую погоду.

Следует напомнить читателю, что в те времена еще не было ни радиопеленгаторов, ни прочего современного навигационного оборудования. Единственными инструментами являлись магнитный компас, лаг да хронометр с секстаном, который применим только в ясную погоду, а она в Северном Ледовитом океане редка. Иногда неделями приходилось плавать по счислению, да еще ложиться в дрейф на станциях или штормовать на волну. Учитывая, что в океанографических работах правильные координаты станций являются весьма важным условием, нужно было с большим умением вести прокладку, учитывая взаимодействие различных факторов, влияющих на корабль.

2 сентября ветер загудел с силою 9 баллов. Шел густой снег, крупные хлопья не падали, а неслись горизонтально. Нельзя было держаться на курсе, мы развернулись против ветра и волны и старались сохранить положение. Во второй половине дня около 76° 50' с. ш. появились отдельные полосы льда, а 3 сентября под 77° 33' с. ш. на пути стала кромка тяжелого крупнобитого многолетнего льда. Она тянулась с запада-северо-запада на восток-юго-восток. Среди ледяных полей, запорошенных свежевыпавшим снегом, возвышались крупные айсберги. Мы не рассчитывали так рано увидеть льды и были огорчены нежелательной встречей. По-видимому, они дрейфовали к югу под действием сильных северо-западных ветров, непрерывно дувших последние дни.

Итак, уже под 77° 33′ с. ш. мы были вынуждены прервать разрез. Снова не осуществилась мечта попасть на Землю Франца-Иосифа, опять не пустили тяжелые, непроходимые для нас льды. Должен признаться, возможности зайти в лед и отдохнуть от непрерывной качки я был даже рад. Мне тяжело достался этот разрез: подручный не выходил из каюты, а я выполнял все работы только с помощью вахтенных матросов (без них я не мог бы справиться). Двое из них были учащимися мореходного училища; они не только крутили вьюшку, но и помогали брать пробы, делать записи в журнал. Я только не позволял им отсчитывать температуру и фиксировать пробы на кислород. И если мы, молодые штатные сотрудники экспедиции, могли ставить паруса, управлять вельботом и вести корабль по курсу, то и матросы помогали нам собирать научные материалы. Такая взаимопомощь была очень полезна и объединяла команду и экспедиционный состав.

Сохранилась ли эта традиция и теперь на современных экспедиционных кораблях, похожих на комфортабельные гостиницы?

Учащиеся мореходного училища всячески старались попасть на «Персей». Дело в том, что по учебной программе им полагалось пройти стажировку на парусном корабле, а плавание на «Персее» засчитывалось как на парусном. Можно было всю палубную команду укомплектовать учащимися, но мы брали двух-трех, потому что имелись штатные матросы, плававшие по нескольку лет. Мы их очень ценили — они уже привыкли к специфике работы на исследовательском судне.

Отдохнув во льдах, мы легли на северо-запад, к островам Вайча. В прошлом году, встретив льды у Земли Франца-Иосифа, мы не решились в них войти: как вы помните, угля оставалось только на три дня. Теперь же, на пути к Шпицбергену, встречался тяжелый крупнобитый лед сплоченностью до 7 баллов, а местами до 8 и даже 9. Конечно, «Персей» не крошил его, как ледокол, а выбирал наиболее слабые места. Большие поля мы старались обходить, но иногда пробивали довольно значительные перемычки. Крупных айсбергов грязновато-голубого цвета, отколовшихся от многочисленных ледников Шпицбергена, а может быть, и Земли Франца-Иосифа, больше всего было сразу после поворота от 41-го меридиана.

Стараясь не забираться далеко от кромки льдов, но придерживаясь курса на острова Вайча, мы выполняли полные серии наблюдений на станциях в разводьях и полыньях или там, где лед более разрежен.

Почти на всем пути до островов стояла прескверная погода, то зарядами шел снег, то налетала настоящая пурга, то нависал густой туман и видимость совсем пропадала. Мы шли ощупью. Иногда с юга докатывалась слабая зыбь и плавно покачивала айсберги, возвышавшиеся над льдинами. Это означало, что мы приближались к кромке.

В тумане и в непрерывных снежных зарядах 5 сентября мы залезли в тяжелый крупнобитый лед сплоченностью до 9 баллов. Решили остановиться и подождать, когда обстановка улучшится. Как всегда в таких случаях, я поднялся в бочку. Но и с высоты я увидел, что корабль окружают льды. А кругом беспросветное месиво из тумана и снежных хлопьев. Видимость ограничивается какой-нибудь сотней метров. И кажется, что дальше вообще нет ничего — существуют только «Персей», лед, туман и снежные хлопья, заполняющие весь мир. Такое ощущение я испытывал не раз, когда торчал в одиночестве на мачте корабля.