Всеволод Васнецов - Под звездным флагом Персея

Так и на сей раз. На летнее солнышко и подготовку к экспедиции у нас было не более двух недель. В плавание я отправлялся самостоятельным гидрологом и надо было позаботиться о своей лаборатории и обеспечении ее всем необходимым. Гидрохимик не мог участвовать в этой экспедиции, поэтому сбор гидрохимических проб, титрование кислорода и прочее ложилось на меня.

А сверх того еще надлежало получить продовольствие, хорошо хоть, что принимать продукты я поручил судовому врачу А. С. Ахматову.

Плавание предстояло очень интересное. Сначала надо было повторить разрез по 41-му меридиану (это стало традицией), а затем заняться изучением северо-западной, почти совсем не исследованной части Баренцева моря. По 41-му меридиану мы должны были достичь кромки полярных льдов и, если позволит ледовая обстановка, пройти к Земле Франца-Иосифа и там высадиться. От этого архипелага вдоль кромки льдов проделать разрез к Шпицбергену и вдоль его восточных берегов зайти в Стур-фьорд — проверить сведения мореплавателей прошлого века о возможности проникнуть в Стур-фьорд проливом Хелис (между островами Западный Шпицберген и Баренца). По восточному берегу острова Западный Шпицберген, в бухточках Китовая и Агард, восстановить русские заявочные столбы, поставленные еще в 1912 году В. А. Русановым. Из Стур-фьорда «Персею» надлежало направиться на Западный Шпицберген, в Ис-фьорд и в Грумантбюэне безвозмездно получить полный груз угля.

На обратном пути на родину мы собирались выполнить разрез от Шпицбергена мимо острова Медвежьего на Нордкап, зайти в Александровск на Мурманскую биологическую станцию, взять там пианино, чтобы установить его на «Персее», и затем возвращаться в Архангельск.

Итак, у нас была перспектива побывать на Земле Франца-Иосифа, повидать Шпицберген, о суровой красоте которого я так много читал. Ради этого стоило без сожаления расстаться с архангельским летом.

В этой экспедиции «Персея» к Шпицбергену принимал участие Василий Владимирович Шулейкин, тогда еще молодой научный работник, впоследствии крупнейший ученый с мировым именем, основоположник новой отрасли мореведения — физики моря. Он шел в плавание со своим прибором для изучения оптических свойств морской воды. По-видимому, четвертую экспедицию «Персея» можно считать началом его больших гидрофизических работ на многих морях и океанах, которым В. В. Шулейкин посвятил свою жизнь.

Предстоящее плавание привлекало не только нас, постоянных экспедиционных научных работников. Но корабль наш был маленьким, число жилых мест ограничено, никаких дополнительных помещений не имелось. Численность команды строго соответствовала минимально допустимому штатному расписанию, обеспечивающему жизнедеятельность корабля. С меньшей командой судно не могло выходить в море. Никаких практикантов или стажеров сверх штата мы не могли брать. А желающих устроиться в экспедицию всегда находилось несметное количество.

Как исключение, в экспедицию были приняты кинооператор Севзапкино С. С. Лебедев и корреспондент одной из центральных газет Б. Пильняк. Зато я, единственный гидролог, остался без помощников. Иван Илларионович Месяцев меня утешал: «Передаю в ваше распоряжение Пильняка». В душе я очень усомнился в полезности такого помощника.

Под вечер 24 августа мы снова вышли в море. Я прибрался в гидрологической лаборатории, принайтовил все по-походному. Надо было навести порядок в каюте, где как попало разбросаны всякие покупки. Обитали мы со Старостиным все в той же каюте, которую облюбовали во время постройки «Персея». И хотя все в ней было на месте и обжито, мы любили дополнять обстановку то каким-нибудь абажуром, то полочкой. Ведь каюта большую часть года была нашей квартирой. На сей раз мы решили укрепить раздобытый где-то небольшой стенной шкафчик, пока не началась качка.

Я побежал за сверлом и отверткой в машинное отделение. Стояла чудесная штилевая погода. В конце августа около полуночи в этих широтах становится уже темно. На темном небе, переливаясь радугой, мерцали звезды. Большая Медведица висела над самым горизонтом. Корабль был ярко освещен, над средней палубой, заваленной углем, висела большая люстра, команда прибиралась и все, что требовалось, найтовила.

В каюте, взгромоздившись на табуретку, я стал привинчивать шкафчик, а Старостин его поддерживал. Вдруг сильный, но не резкий удар (судно на что-то наскочило), треск ломающегося дерева — и я полетел с табуретки, не успев ни за что ухватиться. Мгновение — и мы выскочили на палубу через носовую дверь передней рубки.

Поперек «Персея», освещенные его огнями, высились мачты и поднятые паруса медленно кренившегося корабля. По нашему бушприту, нависшему над тонущим кораблем, охая и стеная, лезли люди в нижнем белье и наспех накинутой верхней одежде.

«Персей» почти с полного хода налетел на парусную шхуну «Дева», нагруженную рыбой, ударил ее в борт и разрезал до середины. Через несколько минут шхуна легла парусами на воду, пробоиной вверх, но не затонула.

Обстоятельства аварии таковы. При полном безветрии шхуна своего хода не имела и дрейфовала по течению. Поморы не особенно соблюдают правила кораблевождения, отличительных огней они не зажигали, вахту не несли и, кроме того, все спали в рубке. Наш вахтенный штурман И. Н. Замяткин увидел очертания «Девы» совсем близко впереди по курсу, рванул ручку телеграфа на «полный назад», скатал руль на борт, но было уже поздно: машина, хотя и остановилась, отработать назад не успела. Окованный железом наклонный фбрштевень «Персея» как топором разрубил «Деву». Сколько же острот сыпалось потом в плавании на бедную голову Замяткина, тогда еще холостого молодого человека. Так как потерпевшее судно оставалось в полузатопленном состоянии, то его, затянув пробоину парусиной, отбуксировали на бар, вызвали по радио спасательный буксир из Архангельска и остались у места аварии до утра.

Буксир оттянул шхуну на мелкое место, там ее поставили на киль, воду откачали, разгрузили. Рассказывали потом, что владелец «Девы» помор Верещагин выгодно продал рыбу, хорошо промытую в двинской воде. Шхуну он отремонтировал и продолжал на ней плавать.