Роман Гуль - Я унес Россию. Апология русской эмиграции

В издании первого номера ему помогли такие связи, как дружба с Ф.В. фон Шлиппе и некоторыми другими людьми «высшего света». Но уже первый номер «Столицы и усадьбы» имел большой успех в кругу «великосветья». Второй издавать было много легче, а дальше пошло как по маслу: материалы (и очень ценные) повалили к редактору-издателю вместе с просьбами напечатать: фотографии, портреты и соответствующий текст. Таким образом Крымов установил личные знакомства со многими великосветскими людьми, а с некоторыми и «подружился». И когда он почувствовал под собой почву, то и вступил-таки в Английский клуб, да еще так, что против него не было ни одного «черного шара». А там вместе с связями начались и «новые дела», и новые доходы.

В другой раз меня и Бориса Ивановича подвыпивший за ужином Крымов спросил: «А знаете, как нововременские журналисты делали деньги?» Но откуда нам, «интеллигентам-пролетариям», это знать? И Крымов рассказал (конечно, «не про себя, упаси Боже!»): «Вот узнает журналист, что у такого-то банка дела плоховаты или „рыльце в пушку“, садится и пишет об этом статью, отдает в набор и с гранками едет в банк к директору. Ясно, что директор журналиста из „Нового времени“ принимает. Журналист „с сочувствием“ говорит директору, что хочет предупредить его, какую статью получило „Новое время“, и что печатание ее надо как-то „предупредить“. Директор не дурак, знает, что нужно сделать для предупреждения и дает журналисту „известную сумму“. А тот, приехав в типографию, приказывает рассыпать набор этих гранок, а гранки уничтожает».

Так как Крымов рассказывал «не про себя», я спросил его: «Но неужели и Алексей Сергеевич Суворин знал о таких операциях?» — «Вы наивный человек, Р. Б. До Алексея Сергеевича было рукой не дотянуться, он занимался своими делами — „Дешевой библиотекой“, „Русским календарем“, „Всей Россией“, переписывался с Чеховым, писал романы и пьесы…»

Известно, что самые талантливые сотрудники «Нового времени» — В. В. Розанов, В. П. Буренин, М. О. Меньшиков умерли в нищете, погибнув в революцию. Но они были не «дельцы», а писатели. Крымов же сделал себе большое состояние, ловко перевел его за границу и тут приумножал его разными «операциями», какими только мог.

Помню, как однажды в Целлендорфе меня и Бориса Ивановича В. П. поставил в тупик. За обедом я сказал В.П. о том, какие разношерстные люди разделяют за его столом трапезу, и монархисты — С. А. Соколов-Кречетов, Ф.В. фон Шлиппе, сенатор Бельгард, и меньшевики — Б. И. Николаевский, Ю. П. Денике, и А. Н. Толстой и К. Федин, и многие другие. «Да, я люблю разных людей, — ответил В.П., — у меня даже товарищ Мефодий обедал». — «А кто это товарищ Мефодий?» — «А, Роман Борисович, много будете знать, скоро состаритесь».

Я, конечно, позабыл об этом «товарище Мефодий», но Борис Иванович был великий следопыт и через несколько дней звонит мне по телефону. «А знаете, Р.Б., ведь я установил, кто „товарищ Мефодий“». — «Кто же?» — «Товарищ Мефодий — это Дмитрий Захарович Мануильский». Я обомлел. «Как, говорю, этот коминтернщик?» — «Не только коминтернщик, но и секретарь ИККИ», — говорит Б.И. — «Ну, слушайте, Б.И., это же невозможно. Что ж вы думаете, что Мануильский мог обедать у Крымова?» — «Я ничего не думаю, я только знаю, что „товарищ Мефодий“ — одна из партийных кличек Мануильского. Вот и все». — «Ну, знаете, я в следующий раз обязательно спрошу Крымова». — «Спросите…», — засмеялся Б.И. И вот, когда мы опять сидели на той же веранде, я как бы невзначай говорю: «В.П., а ведь я узнал, кто такой товарищ Мефодий». И вдруг В.П. уставился на меня с выражением полного недоумения и непонимания. — «Какой такой товарищ Мефодий?» — «Да вы же нам в прошлый раз говорили, что у вас обедал товарищ Мефодий». — «Я? Говорил? Да что вы, Р.Б., вы на меня как на мертвого! Никогда в жизни я вам не говорил ни про какого товарища Мефодия и такого не знаю. Вот Кирилла и Мефодия знаю, но, к сожалению, они у меня не обедали». Я понял, что тему эту надо оставить. И оставил. Так и остался для меня загадкой «товарищ Мефодий».

Часов в одиннадцать из своего садового домика я пошел по дорожке в виллу. Пока Берта Владимировна хлопотала с завтраком, Владимир Пименович показал мне оба этажа. Очень хороши были комнаты, выходившие окнами в сад — окна широкие, высокие, сквозь них — сад, видна и река, на реке какие-то баркасы, баржи. Тишина. Своей виллой В.П. был явно доволен.

— А знаете, кому она раньше принадлежала? Мата Хари!

— Этой знаменитой шпионке, расстрелянной французами?

— Ну да. А потом — Максу Линдеру, Сесиль Сорель…

Но мне показалось, что знаменитые актеры-владельцы не так «импонировали» В.П., как трагически кончившая жизнь авантюристка. Полагаю, что и у Мата Хари, и у Макса Линдера эта вилла была соответственно обставлена. Не то было у В. П. Конечно, диваны, кресла, стулья, столы, лампы — все как надо, на месте, но все это — с бору с сосенки, никакой приятной глазу, стильной и красивой мебели не было. Думаю, на это В.П. скупился. Так у него было и в Целлендорфе.

Первым из гостей пришел Александр Львович Казембек, «глава» партии младороссов. Когда он выступал с публичными докладами, десятка два младороссов выстраивались на эстраде шеренгой и при его появлении, подняв правую руку римским приветствием, скандировали: «Глава! Глава! Глава!». По-моему, это было не очень умно. Но Казембеку, должно быть, нравилось. До его прихода В.П. спросил: «Вы ничего не имеете против встречи с Казембеком?» — «Нет, — говорю, — решительно ничего. Я жаден до людей. Это только интересно».

Казембек был среднего роста, хорошего сложения, приятного облика, в лице — что-то отдаленно-восточное. Поздоровавшись, я спросил его, не родственник ли он пензенским Казембекам (со мной учились в гимназии два брата Казембека, сыновья прокурора). А.Л. сказал, что это его двоюродные братья, а сам он — казанский. Разговор пошел о том о сем. «Глава» был человек хорошо воспитанный, явно неглупый, несмотря на все эти нелепые младоросские лозунги — «царь и советы!». Но, разумеется, ни о «царе», ни о «советах» мы тут не говорили.

Позже пришел Александр Иванович Гучков. Я на него глядел во все глаза. Пожилой, невысокий, с коротко подстриженной седоватой бородой, в очках, очень скромно одетый, чуть прихрамывал (от английской пули в бурскую войну), голос негромкий, приятного тембра. И это — не гипноз имени. Когда А. И. за столом заговорил, почувствовалось: и умен, и бывалый, большой человек.

Гучков сразу обратился ко мне с вопросами о Германии, о настроении немцев, об отношении их к Гитлеру, о концлагере. Расспрашивал с живым интересом. В сущности, он один и расспрашивал так настойчиво: Германия Гитлера видимо его интересовала. Крымов и Казембек задавали мелкие вопросы. Я рассказывал много, подробно. Александр Иванович, подтверждающее кивая головой, сказал: «Да, да, у меня те же сведения, полученные по частным каналам». Я видел, мои рассказы Гучкову нужны. После завтрака он спросил: «Вы, Р.В., остаетесь в Париже? Я хотел бы, чтоб вы как-нибудь зашли ко мне. Вот мой телефон и адрес», — и дал адрес и телефон. Я поблагодарил, сказал, что непременно приду.