Роман Гуль - Я унес Россию. Апология русской эмиграции

Статью Вл. Лазаревского подписали: С. Мельгунов, А. Карташев, И. Херасков, кн. С. Трубецкой, С. Водов, В. Синяков, В. Безбах, Я. Бычек.

Я плохо знал В. А. Лазаревского. Немудрено: он вращался больше среди правых, я — среди левых. Он основал Российский национальный союз. Встречал я его раза два-три, знаю, что был он киевлянин. В молодости сотрудничал у Василия Витальевича Шульгина в «Киевлянине», сохранив с Шульгиным в эмиграции до конца самые близкие отношения. Был в Добровольческой армии. В эмиграции в Праге кончил Русский юридический факультет и стал эмигрантским журналистом.

Чтоб в тогдашнем Париже издавать такой «Свободный голос», надо было быть мужественным человеком. Представляю советское негодование на рю де Гренель: эмиграция не сдается, оживает, воскресает. Но ничего не поделаешь — «непериодические издания» выходить могли. И Лазаревский в 1946 г. издал три номера «Свободного голоса». Почему же Лазаревский эти выпуски прекратил? Давление шло изнутри: С. П. Мельгунов был человек крайне честолюбивый и эгоцентрический. Он и настоял, чтобы Лазаревский передал издание непереодических сборников — ему. И Лазаревский передал. А сам с помощью католических профсоюзов начал издание русской антибольшевицкой газеты «Русская мысль», которая (меняя своих редакторов) дожила до наших дней. Скончался волевой, несгибаемый антибольшевик Владимир Александрович Лазаревский 25 августа 1953 г.

С. П. Мельгунов под разными названиями выпустил одиннадцать «непериодических» сборников — «Свободное слово», «Независимое слово», «Свободная мысль», «Независимая мысль», «Независимый голос», «Россия и эмиграция», «За Россию», «За свободу России» и т. п. И наконец, когда в 1947 г. «разрешительная система» для периодической печати во Франции была отменена, Мельгунов стал издавать журнал «Российский демократ» (№ 1 вышел в 1948 г.).

С Борисом Ивановичем мы переписывались чуть ли не ежедневно. Как только после войны возобновилось почтовое сообщение с Америкой, я послал ему телеграмму, где мы, как и что. И тут же в ответ получил письмо, в котором он выражал свою радость, что мы благополучно пережили войну.

В последних письмах 1945 года Б.И. писал, что скоро приедет в Париж к нам и начнет розыски своего конфискованного гитлеровцами уникального архива. В частности, он писал и о том, что Мельгунов жалуется ему и другим демократам (Вишняку, Далину, Зензинову), что я не вступаю в его группу и не работаю в его сборниках.

В то время в Америке (в Нью-Йорке) была большая русская демократическая колония: меньшевики — Абрамович, Николаевский, Денике, Шварц, Александрова, Аронсон, Авинов и многие другие (со своим органом «Социалистически вестник»); эсеры: Чернов, Зензинов, Лебедев, Слоним, Вишняк, Воронович, Керенский (со своим органом «За свободу»); демократы разных оттенков, группировавшиеся вокруг «Нового журнала» (М. Карпович, М. Алданов, М. Цетлин, Г. Федотов, Н. Тимашев и другие).

Вообще центр и культурной и политической жизни русской эмиграции после войны переместился в Нью-Йорк. Кроме журналов выходили русские газеты («Новое русское слово», демократическая редактор М. Вейнбаум), «Россия» (монархическая, редактор Рыбаков), «Знамя России» (монархический журнал Чухнова). Выходили газеты и в американской провинции («Русская жизнь», редактор П. П. Балакшин, в Сан-Франциско) и другие. Так что русская эмиграция в Париже оказалась бедна и людьми и деньгами. И былая «мощь» 20-х годов к ней так никогда и не вернулась. Вот Мельгунов и старался, зная, что с русской Америкой у меня хорошие отношения, перетащить меня к себе.

В своих письмах Б.И. очень толкал меня связаться с Мельгуновым и вступить в его группу. Откровенно говоря, мне идти к Мельгунову что-то не хотелось. Всю «группу» только Мельгунов и представлял. А журнал? Журнал, конечно, был архиантисоветичен, архидемократичен, но и очень скучен. Вдруг от Б.И. я получил письмо, что ко мне на днях приедет Мельгунов. Вскоре получил я письмо и от Мельгунова, что он хочет поговорить со мной по серьезному делу. Делать нечего, я ответил Мельгунову, что «жду с удовольствием».

Мельгунова я до этого никогда не видал. Знал, конечно, по имени, как историка и, в частности, историка русского масонства, но от его работ никогда в восторг не приходил, ибо они казались мне всегда только неуправляемым «навалом фактов». В «Современных записках» Мельгунов поместил в свое время весьма лестный отзыв о моем «Дзержинском». (Тему советского террора Мельгунов знал, ибо сам выпустил книгу «Красный террор»). Но вот не тянуло меня в его сборники: и скучно, и литературно плохо. Мельгунов был и плохой публицист, и плохой редактор. Причем почти все для своих сборников он сам и писал: и статьи, и заметки, и получалась какая-то тоскливая и серая мешанина, не идущая ни в какое сравнение с нью-йоркским «Социалистическим вестником». Там вы могли соглашаться или нет, но публицисты были первоклассные, в особенности Р. А. Абрамович (Рейн). Его былые половинчатые «Викжеля» и «нельзя не сознаться, но нельзя и не признаться» теперь как рукой сняло. Передовицы его могли печататься в любой антибольшевицкой печати: сильно, ярко, убедительно и совершенно бескомпромиссно. Может быть, на это последнее подействовало личное горе: его единственного, любимого сына Марка Рейна, поехавшего в Испанию к республиканцам, похитили большевики. В отеле его вызвали к телефону, и Марк Рейн «исчез». Вероятно, «закатали в ковер» и увезли в СССР, где и кончили.

Абрамович был подавлен своим горем — трагической судьбой сына и говорил, что знает наверное, что это сделано «по личному приказанию тов. Сталина». Это была личная месть старому врагу, ненавистному меньшевику Абрамовичу.

Эти операции по похищению и убийству людей большевиками в Испании проводились «чекистскими» батальонами, сформированными и из русских эмигрантов-совпатриотов во главе — наверху — с чекистом Александром Орловым (псевдоним), которого даже К. Хенкин называет в печати «большой сволочью». Этот кровавый мерзавец и убийца после бегства в Америку получил какую-то кафедру и до смерти жил припеваючи. Жаль, конечно, что его не повесили, как Эйхмана. Но таковы уж для чекистов удобства в Америке.

Помню, встретил я как-то Дона Левина, настоящего антибольшевика, с которым дружил.

— Знаете, как жесток оказался суд в отношении разоблаченного советского тайного агента Марка Зборовского?

— Нет.

— Ему дали кафедру энтомологии в каком-то университете.

— Да что вы, Исаак Доныч!

— Прочтите в сегодняшнем «Таймсе», — и Дон Левин безнадежно махнул рукой.

П. Б. Струве, хорошо знавший Мельгунова, говорил о его характере: «С Мельгуновым работать все равно что ежевику собирать: все пальцы исколешь и ничего не соберешь». Поработав с Мельгуновым, могу засвидетельствовать, что это — истинная правда. Но когда Мельгунов приехал к нам, я этой оценки Струве еще не знал. Все было по-хорошему. Олечка приготовила чай, и мы начали «серьезный разговор».