Роман Гуль - Я унес Россию. Апология русской эмиграции

В связи с упоминанием Я. Г. Фрумкина вспоминаю рассказ Станкевича: в Петербурге в каком-то обществе Фрумкин как-то сказал, что П. А. Столыпин человек, конечно, государственный, а П. Н. Милюков, при всех своих качествах, партийный деятель. Это, говорят, дошло до П. Н. Милюкова и доброго чувства к Я. Г. Фрумкину не вызвало, хотя, по существу, Я. Г. был, вероятно, прав.

Нет, например, ценнейшего труда генерала ген. штаба Н. Н. Головина «Российская контрреволюция в 1917–18 гг.», вышедшего в 12 книгах как приложение к журналу «Иллюстрированная Россия» (Париж); нет «Воспоминаний» С. Ю. Витте, нет В. Б. Станкевича «Судьбы народов России», нет М. Волошина «Стихи о терроре», нет Г. Ландау «Сумерки Европы», Б. Вышеславцева «Философия преображенного эроса», Г. Плеханова «Год на родине», Б. Пильнякя «Красное дерево», нет Н. Соколова «Убийство царской семьи», М. Горького «О русском крестьянстве», нет книг левых эсеров Штейнберга и Шрейдера. Много пропусков. Есть ошибки в именах, отчествах, псевдонимах. Например, если б я когда-нибудь подписался столь роскошно — «Менестрель», я бы позднее удавился с тоски. Мне же это приписано, но «Менестрель» (он же «Старый Театрал») это, увы, Борис Яковлевич Шнейдер, писавший в берлинской газете «Голос России», в журнале «Сполохи» и др.

Когда я думаю об этом теперь, мне кажется, что из видных политических деятелей-эмигрантов, пожалуй, только П. Б. Струве, став правым контрреволюционером, не верил ни в какое «прекрасное утро». Но это только потому, что автор первого Манифеста РСДРП в России в 1898 году, Струве работал с Лениным и лично изнутри знал эту, по его позднейшему определению, «думающую гильотину». «Властолюбие было у Ленина подлинной стихией его существа. Вся его личность была объята этой похотью <���…> Большевизм есть система милитаристического террора, абсолютно несовместимая с самой ограниченной дозой свободы», — писал в 1920-х годах П. Б. Струве. Оттого же после октябрьского переворота, уже смертельно больной Г. В. Плеханов, лежа в постели, часто повторял своим близким: «…пропала Россия… погибла Россия…»: он тоже изнутри слишком хорошо знал Ленина.

Горький. Материалы и исследования. Под ред. В. А. Десницкого. М., 1941.

Спустя десятки лет тайна «больших денег» «Скифов» выясняется. В заметке о Е. Г. Лундберге (КЛЭ. Т.4. С. 453) сказано: «Изд-во „Скифы“ — берлинский отдел Госиздата и Гостехизата». Так вот в чем дело! Стало быть деньги-то дала Москва. Но на свободе «скифы» начали «резвиться», издавая не «гостехиздат», а, например, полное собрание сочинений Льва Шестова, писания которого (так же как и Вл. Соловьева и Льва Толстого) были уже Надеждой Крупской изъяты из библиотек. Естественно, что деньги из Москвы прекратились и «Скифы» кончились, на прощанье издав ценную книгу о начальном ленинском терроре — «Кремль за решеткой». Из «скифов» только Лундберг вернулся в СССР в 1924 г. Был ли он «репрессирован», не знаю, думаю, что да, ибо его имя появилось в совпечати только в 1945–1946 гг., причем он писал исключительно о литературе «нацменов».

А. Мариенгоф издал в 1920-х годах в «Петрополисе» свой «Роман без вранья». Чтоб закрепить авторские права, многие советские писатели издавали тогда свои книги сначала за границей. В «Петрополисе» издавались: Пильняк, Федин, Никитин, Всев. Иванов, Слонимский, Мариенгоф и др.

В английской книге (I love: The story of Mayakovsky and Lili Brik, by ann and Samuel Charters, 1979) есть рассказ, как Лиля Брик вербовала переводчицу Риту Райт (Rita Rait) в сотрудницы ОГПУ. Задачей Риты было давать сведения о русских эмигрантах в Берлине 20-х годов. Для этого Лиля устроила Рите встречу с агентом ОГПУ.

Левин путает. В «Стране негодяев» у Есенина написано именно «жид». В замечательной по полноте сведений, талантливой книге GordonMcVay. Esenin: A Life. Anne Arbor Ardis:1976. S. 352 дается великое множество фотографий и дана фотография рукописи именно этой страницы из «Страны негодяев»: «Я знаю, что ты настоящий жид / Ругаешься, как ярославский вор» и т. д. Так что Есенин прочел подлинный текст своей поэмы.

Об этой «Козе-Розе», помню, Яшенко рассказывал, что была она «необычайной красоты и совершенно бесстыжая, приходит, бывало, на литературное собрание, идет прямо к столу, в руках какое-нибудь необыкновенные орхидеи, сбрасывает шубу и садится за стол совершенно голая, ну совершенно нагишом!» — хохотал Яшенко.

Кое-кто из недоброжелателей-остряков в ССП прозвал Федина — «чучелом орла». Остро. Верно. Никаких орлиных крыльев у Федина не было. Но сие-то для него и было к лучшему. Иначе он не сделал бы такую «широкошумную» советскую карьеру. А лучше всего о Федине сказал Корней Чуковский: «Комиссар собственной безопасности».

Разумеется, я говорю о немцах 20-x годов. Немцев 80-х годов я не знаю. М. б. немецкий национальный характер изменился за пережитые трагические десятилетия гитлеризма, войны, оккупации. Ведь традиционный русский характер (дореволюционный) после 60 лет ленинизма переделался до неузнаваемости. Конечно, Андрей Дмитриевич Сахаров и сотни других «диссидентов» не в счет. Но homo soveticus существует, и русскости (ее положительных черт) в нем и не ночевало. Взять, к примеру, проф. А. Зиновьева. В интервью газете «Гералд трибюн» он сообщает, что предпочитает Солженицыну Брежнева (убийцу бессчетного числа людей!). Или его же заявление газете «Матэн», что дай русским хоть все свободы-рассвободы, все равно будут «голосовать за коммунистов». В опровержение этой советской басни не буду приводить исторические факты, что в 1918 году, несмотря на большевицкую диктатуру, при выборах в Учредительное собрание большевики собрали ничтожное меньшинство голосов, не буду говорить о вооруженном сопротивлении коммунистам — военных, интеллигенции, крестьян, рабочих, — ибо скажут: эк куда хватил! старина какая! Приведу из недалекого: как во время Второй мировой войны миллионы русских, украинцев, кавказцев «проголосовали ногами» — против коммунистов, сдаваясь в плен иль с опасностью для жизни уходя на Запад, куда глаза глядят.

Баронесса Берта фон Зуттнер в 1905 г. получила за эту книгу Нобелевскую премию мира.

Я рад, что судьба дала мне возможность отплатить Б.В. и В. П. Крымовым за «садовый домик». Во время войны, когда начался чудовищный «исход» из Парижа, я жил на юге Франции, в Гаскони, с семьей на ферме. Чтобы выехать из Парижа во время «исхода», властями требовалось «приглашение-вызов» из свободной зоны Франции. И Крымов прислал мне просьбу возможно скорее выслать им «приглашение-вызов». Я поехал в Нерак (городок Генриха IV), около которого мы жили, полиция удостоверила мое «приглашение-вызов», и я его выслал Крымовым. «Приглашением» моим они не воспользовались — перерешили: остались под немцами. Но после войны, когда я был у них в Шату, В.П. меня поблагодарил, сказав: «Это был настоящий дружеский жест».