Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Твое приключение с Вандиковой картиною в другой земле напечатали бы в газетах, и я читал даже точно такой же случай, бывший недавно в Лондоне и который всех охотников, а особенно спекуляторов, заставил шарить по чердакам и дрянным лавочкам. Ежели у тебя так легка рука, то вот и подлинно коммерческая отрасль.

Метакса пишет и возвещает мне две морские и одну сухопутную победу, но я греческим его глазам и чувствам не очень верю. Вернее то, что игрок Озеров проиграл в Английском клубе 115 тысяч, что дало повод директорам запретить эту игру, но игроки против этого восстали, а потому и положено было баллотировать это. Надеюсь, что запретят эту игру, и желаю сие; а то выйдут такие неприятности, что и клуб запрут, чем многих лишат большой отрады, а многих – единственного ресурса.

Корсаков куролесит. Фавст пишет, что, не довольствуясь иметь в доме своем на бульваре Каталани и Филисшу, он предложил квартиру также Колосовой, не зная ее. Эта велела его благодарить и сказать, что имеет, чем нанять себе квартиру, где заблагорассудит сама. Она, говорят, имела большую стычку с Кокошкиным, коего разругала. Видно, научилась в Париже озорничать. Между итальянцами тоже раздоры. Анти не хочет петь более, побранилась с новым директором Рахмановым Григорием Николаевичем.

Константин. С.-Петербург, 14 ноября 1824 года

Вчера утром был мороз; думали, что река станет, берег Васильевского острова начал было замерзать, после обеда не было уже перевоза; но к вечеру пошел дождь, продолжался целую ночь, и теперь, вместо зимы, опять сделалась осень грязная, туманная и сырая. Вчера утром заехал ко мне князь Александр Николаевич с приятным известием, мой милый и любезнейший друг. Я ему представлял о необходимости тотчас приступить к вспомоществованию чиновников, лишившихся всего – пожитков, платья и не имеющих теперь ни приюта порядочного, ни сухого платья. Дело идет не о вознаграждении им всех потерь и убытков, а только дать им на первый случай что-нибудь, чтобы они с семействами не погибли. Сумму эту можно взять из остатков, коих у нас всегда довольно. Я просил его поспешить с разрешением. Он вчера же нарочно ездил для доклада о сем к государю, который тотчас и с удовольствием на сие согласился. Князь у меня и подписал мне предписание, следовательно, теперь могу я начать действовать, а не то приходил мне мат: все свои деньги роздал, а потерпевших из чиновников еще много осталось, коим бы я не мог помочь. Иному теперь 25 рублей дороже, чем после сто.

Александр. Семердино, 14 ноября 1824 года

Твое письмо, № 189, навело на нас ужасное уныние, любезнейший друг! Мы перечитываем оное и ужасаемся подробностям, коими оно наполнено. Как будто случилось у нас самих что-нибудь чрезвычайное. Лелька также плачет, повторяя: «Бедный, бедняжка! Бедные чиновники! Бедные лошади! Бедные будочники», – и так до бесконечности. Видя твои интервалы в письме с означением часов и минут, меня задрало по коже, и я поскорее кинулся к концу письма, чтобы отдохнуть, и нашел утешительные слова: «Слава Богу! Ветер не умножается, вода сходит и стоит только на четверть аршина, тротуары чисты. Это не совсем еще утешительно, но все-таки полагать надобно, что столь сильный шквал не может быть продолжителен».

Постигаю ваше уныние и повторяю тебе слова нашего 96-летнего старосты; он тут был, как письмо пришло. Я ему сообщил, что пишешь. «Да, батюшка, – сказал он, – это хуже пожара: огонь можно водой залить, а от воды ни огнем и ничем на свете не спасешься». Умно сказал старик, да и подлинно, куда бежать, на чем? У всякого ли есть среди города в сарае шлюпка или даже баркас на случаи столь редкие и непредвиденные? Куда бежать, чем питаться? При таких шквалах все будет до рубашки вымоченным. Как женщинам, детям избавиться от простуды и жестоких болезней? Право, ужасно подумать. Это наводнение превосходит, кажется, все бывшие доселе. Зачем не случилось оно в тот день, как Петр Великий закладывал первый камень Петербурга? Может быть, он одумался бы, отменил свое намерение или основал столицу в Нижнем, как ему прежде было хотелось. Слава Богу, что никто у тебя не погиб и что спас ты казну. Ты так подробно это все описываешь, что я, кажется, вижу перед собою ужасное это зрелище и тревогу вашу. Что же должно было быть в Кронштадте, в море, в низких местах города, в Коломне?

Вы занимаетесь назначением посланника к новому королю в Париж, с поздравлением, а я давно уже читал в газетах, что Александр Львович Нарышкин обряд этот выполнил и сказал: «Это великая честь для великого канцлера – поздравить великого короля со столь великим событием, в таком городе средь столь великого ликования».

Константин. С.-Петербург, 17 ноября 1824 года

Верное сведение о бывших наводнениях, по наблюдениям Адмиралтейства.

В 1755 году октября 7-го дня – 7 футов; в 1777 году октября 5-го дня – 9 футов 11 дюймов; в 1802 году октября 5-го дня – 7 футов 5 дюймов; в 1824 году ноября 7-го дня – 13 футов 4 дюйма.

Константин. С.-Петербург, 18 ноября 1824 года

Говорят, что пожертвования в пользу пострадавших простираются уже с лишком на три миллиона. Духовенство доставило 700 тысяч из экономической своей суммы, граф Шереметев – еще 50 тысяч, граф Аракчеев – 20 тысяч, Английский клуб – 10 тысяч. Все сословия стараются помочь. Вчера еще новая была от полиции повестка, доказывающая попечение благотворного правительства: велено всем тем, кои заложили шубы или другие теплые одежды в ломбарде, идти получить их без платежа и процентов, и капитала за оные. Истинно мера самая благодетельная и полезная.

Александр. Семердино, 18 ноября 1824 года

Какие у вас ужасы происходили! Не умножат ли число каналов в городе? Но это трудно теперь сделать. Как жаль, ежели Монплезир подлинно снесло. Это так напоминало Петра Великого, хотя наводнение это было по его милости царской. Бенкендорфа подвиг таков, что во время Рима получил бы он корону гражданскую. Молодец! Как такую вещь не опубликовать? В Париже это происшествие, хотя бы и несчастное, дало бы повод множеству рассказов и сочинений; а у нас я вижу, что и газеты молчат до сих пор, а, кажется, наводнение не секрет. Бенкендорф там должен бы воспеваться, литографироваться. Его поступок надобно бы запечатлеть, он того заслуживает. Это доказывает сердечность императора и доблесть его подданных. Комиссия была ужасная, как ни говори. Дети никак не могут себе представить, как Милорадович разъезжал по Перспективе в шлюпке, чтобы спасать людей, сидевших на деревьях [на Невском проспекте тянулись тогда два ряда деревьев]. Все это и походит-таки на сказки или на сон.

Стоит наводнения известие о женитьбе короля Прусского. Однако же я это понимаю. Король еще молод; из любви и уважения к памяти покойной королевы он не хотел дать ей преемницу, а для совести своей хотел иметь жену.