Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Александр. Москва, 10 октября 1826 года

Да, брат, юсуповские представления не совсем удались. Он и в Архангельском опять просил об Риччи, но государь отвечал: «Он служит менее года, рано дать ему 14-й класс, но через год я это сделаю, ежели будете им довольны». А о камер-юнкерстве и речи не было.

Королева Шведская так же точно умерла, как императрица Елизавета Алексеевна; какой бы это был для нее удар, ежели бы была жива! Бедная маркграфиня [маркграфиня Баденская, мать королевы Шведской и императрицы Елизаветы Алексеевны, которую она пережила на 13 лет]! Какие переживает она несчастия!

Беннигсен был уже стар. Князь Петр Михайлович сказывал, что он был уже слеп два года. Теперь выйдет, может быть, в свет написанная им мемория военная.

Александр. Москва, 12 октября 1826 года

Вчера развозили карточки, объявляющие о помолвке сахарчика Бориски с фрейлиною Зинаидой Ивановной Нарышкиной. Надобно будет ехать поздравить старика и жениха. Невеста сидела вчера в «Отелло» в юсуповской ложе вся в бриллиантах, вероятно, женихом подаренных. В «Отелло» пела Терци, и довольно хорошо; видно, что была хорошая певица, но теперь это лишь прекрасные останки.

Слава Богу, что государь возвратился благополучно. Я эту весть приятную возвестил Юсупову и князю Дмитрию Владимировичу; первый не знал еще. Верно, что вашим иллюминациям за нашими не тягаться: другого Кремля нет на свете.

Донесения Меншикова очень любопытны. Хорош шах! Хорош наследник его! Хороши и министры! Никому не должно быть завидно. Поди, имей дело с такими дураками, уродами, варварами. Князь Петр Михайлович сказывал, что Меншиков должен быть сюда на днях. Посольство его было и славно, и любопытно, хотя коротко и безуспешно.

Александр. Село Дубровицы [153] Село это, близ Подольска, бывшее дворцовое и подаренное Екатериной II графу А.М.Дмитриеву-Мамонову, унаследовано по кончине его сына князем С.М.Голицыным. , 15 октября 1826 года

Начинаю письмо это здесь, мой милый и любезнейший друг, а кончу в Москве. Мы поужинали, я покурил и, поболтав с графинею, думал идти спать во флигеле с Фонвизиным, но хозяйка трусит спать одна в этом страшном доме, и я ложусь – не с нею, но через комнату от нее. Теперь расскажу тебе путешествие наше. Сели мы в четырехместную карету: графиня, Катерина Михайловна, Поля и я; в другой карете был Захар Васильевич, а третий экипаж был для людей. Два араба, бывшие на козлах, обращали внимание всех; иные снимали шляпу, думая, видно, что кто-нибудь из царской фамилии. Навьючили нам 9 лошадей с двумя форейторами. Графиня изречь изволила ямщику, что десять рублей на водку, ежели будет гнать, и сто палок, ежели дурно поедет; но по этой дороге не расскачешься, хотя только-то была исправлена для великого князя Михаила Павловича. Я вспомнил тебя на том месте, где мы оставили Нессельроде, ехавши в Суханове, чтобы воротиться в Москву плотно пообедать в трактире. В дороге мы смеялись и были очень веселы. В пятом часу прибыли сюда.

Это не дом, а дворец, перед коим соединяются Пахра и Десна; церковь в готическом вкусе с прекрасными, высеченными снаружи на камне украшениями; вся она из белого камня. Было уже поздно, осмотреть я не мог всего хорошенько; но все мне кажется, что место скучно, уединенно. Из балкона главного глаза потупляются в лес, со двора то же самое; саду нет, кажется, или запущен. Фонвизин встретил нас тут с исправником и стряпчим уездным; но так как не было еще двух нужных особ из суда, то и нельзя было снять печатей и видеть верх; завтра это будет исполнено. А между тем поместились мы внизу, где чистые комнаты, но не великолепные, как я ожидал. Мы ужинали в той комнате, которая Толстым обращена была в караульню, и графиня спать будет там, где заключен был несчастный ее брат. Перебирала она только одну шкатулку, где нашла прекрасные портреты императрицы Екатерины, отца своего и деда; первый она тебе подарить хочет, а я было собирался выпросить его у нее для тебя, так что образованные люди встречаются и в Дубровицах, и в других местах. От безделья играли мы в экарте, в бильярд, читали старые номера покойной «Северной Почты», поужинали. Она теперь завивает волосы на ночь, а я тебе покуда пишу. Время изрядно, только холодно. Здесь хорошо и тепло; било, однако же, час; это в городе пора спать, а здесь кольми паче. Итак, прощай до завтра. Обнимаю тебя душевно. Я графиню все пугаю, что в полночь явятся призраки и увидит она Попандопуло в длинном белом платье, как Командора из «Дон Жуана». Она так и трясется и трусит серьезно. И подлинно, здесь мы как в необитаемом древнем замке, где духи живут.

Александр Дубровицы, 16 октября 1826 года

Весь комплект съехался, и мы сняли печати. Признаюсь, что не нашел тех славностей или богатства, коих ожидал; видно, потаскали многое, однако же, довольно еще осталось. Не понимаю, куда девались фаворита бумаги, которые должны быть очень любопытны. Негри рассказывал мне на месте подробно, как брали графа, как он защищался ручками изломанных им стульев. Дом огромный, но граф занимал всегда одну только конурку, обвешанную материями, картинами и закиданную откуренными сигарами. На окошке множество склянок с эссенциями, порошками, мазями; видно, что он сам себя лечил, приехав из Парижа. Большая зала с одной стороны заключает библиотеку, весьма отборную, и эстампы; но ежели останется это все еще год тут, то все испортится, ибо книги уже плесневеют от сырости. С другой стороны в такой же зале – минералогический и медальный кабинеты. Почти во всех комнатах портреты императрицы Екатерины, в разных видах, и силуэт ее с надписью руки графа Александра Матвеевича: «Снят силуэт с императрицы мною в таком году», – и число. Есть целый шкап с книгами и эстампами соромскими [непристойными]. Подобной коллекции, верно, ни у кого нет. Даже бюсты все в том же роде, например, вместо носа можешь себе представить что, вместо щек… и так далее. Картин славных мало. В этом доме вообще странная смесь всего, что хочешь. Фонвизин с прочими делает опись, а я, встав из-за стола, курю приобретенные вверху сигарки и пишу тебе. Я взял несколько скабрезных штучек, кои пошлю тебе для пополнения коллекции друга Маницара.

Графиня зовет разбирать эстампы, а это моя страсть, как ты знаешь. Не найдутся ли бумаги в кладовой, которую ужо, после чаю, отопрут? Мне очень хотелось бумаги прибрать, многие из них должны быть любопытны. Есть здесь также примечательная коллекция портретов всех знаменитых людей последнего века, большая часть французов, и бюстов славных людей России.

В кладовой нашли мы большой сундук, а в нем шкатулку с разными драгоценностями: часы, подаренные императором Иосифом Александру Матвеевичу; с одной стороны часы окружены крупными бриллиантами, а с другой портрет императора; пребогатая цепочка была молодым графом продана. Множество табакерок и перстней, осыпанных бриллиантами, большая часть с портретами, рисованными, гравированными, императрицы Екатерины, и, вероятно, все, ею жалованные. Множество антиков, камей, инталиев и проч. Достопамятны также разные вещи, принадлежавшие Димитрию-царевичу и, по родству с Черкасскими, доставшиеся Мамоновой фамилии, например, рубашка, ложка, перстень помянутого царевича [154] Графиня М.А.Дмитриева-Мамонова, много позднее, завещала передать вещи царевича Дмитрия в Святейший Синод. Бабка ее по матери была из рода князей Черкасских. . Особенно мне понравился розовый бриллиант формы груши, имеющий особенную красоту и блеск, прекрасный изумруд и сапфир, на коем вырезан портрет императрицы. Не стану подробнее говорить о сих вещах, ибо ты, вероятно, их увидишь, ежели графиня повезет с собою в Петербург, а все это отдано ей под сохранение. До бумаг не добрались мы. Завтра едем в Москву. Почти все кончено, а что осталось, то графиня препоручает принять Захару Васильевичу.