Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Государь дозволил мне и нам принять прусские ордена. Мне сделали славную звезду в английском магазине, но вряд ли удастся когда-нибудь надеть.

Александр. Москва, 19 июня 1822 года

Я от Тургенева, который при мне отправился в Петербург; ему хотелось еще пожить с нами, но нельзя, и брат прислал ему твою записку, в коей тоже говоришь, что отпуска его продлить нельзя. Катерина Семеновна, по обыкновению своему, плачет, что, имея трех сыновей, все с ними в разлуке. Успехи их в службе должны ей доказывать, что разлука сия имеет свои выгоды, а они довольно часто ее навещают. Теперь очередь нашего милого Александра.

Вчера был я в клубе; кого вдруг вижу там? Возвратившегося из чужих краев Меншикова Николая. Кажется, здоров, хотя несколько и состарился. Долго мы с ним болтали. Он таки достигнул своей цели. Живший шесть лет вне отечества, довольствовался малым доходом, заплатил все долги и теперь имеет более восьмидесяти тысяч чистого дохода, выиграл свой процесс с Марьей Ивановной Корсаковой), которая имела бесстыдство доказывать, что Меншиковы родились от матери, но не дети своего отца.

Вчера мне сказывали, что Васильев, губернатор тульский, так явно и бесстыдно стал жить с женою тамошнего бывшего полицмейстера Валуева, давая ей праздники и разоряясь на нее, что жена его, не могши более терпеть, его оставила и приехала сюда к отцу своему. Она дочь Кутайсова. Говорят, что он, по требованию Балашова, оставляет и место свое.

Вот тебе еще анекдот, довольно странный. Здесь есть две женщины, то есть девицы, доказавшие несправедливость мнения, что дружба между прекрасным полом не существует. Есть княжна Варвара Ник. Долгорукова и княжна Пр. Ник. Хованская, сестра генерала и сенатора. Они в связи лет 30, всегда жили вместе в одном доме, все было всегда общее, дома обе ровно хозяйничают; обе сделали завещание и отдали одна другой все, что имеют, а Долгорукова и богата. Сегодня у обедни вижу прекрасную желтую карету. «Чья?» – «Княжон». – «Каких княжон?» – «Долгоруковой и Хованской». Только, рассматривая карету, что я вижу? – На одной стороне кареты шифр «Р.Д.» и внизу герб Долгоруковых, а на другой – шифр «Р.С.» и внизу герб Хованских; я, право, два раза смотрел, чтобы увериться, что мне не кажется, но так есть. Это смешно; но чувство, на коем основывается эта странность, достойно почтения. Наташа говорит: «Да ну же, ты шутишь!»; но я ей показал карету, которая, кроме того, прелестной работы, чуть не выписная ли. Пойди-ка найди двух таких друзей у вас или в истории! Пишу тебе, что в голову идет, имея свободное время. Теперь хотим идти погулять несколько. Прощай, любезный друг; время славное!

Константин. С.-Петербург, 20 июня 1822 года

Граф Сакен сюда приехал, присылал ко мне своего адъютанта сказать, что он был бы у меня, но никуда не выезжает, пока не представится государю, которого сегодня ожидают обратно в Царское Село. Сакен живет в Таврическом дворце, и ехать к нему надобно сегодня утром, хотя и далеко.

Генерал Раух управляет инженерною частью в Пруссии, слывет весьма ученым и хорошим генералом. Напрасно похвастал наш артиллерийский офицер прусскими пушками, весьма некстати. Княгиня Куракина едет в Вену года на два, вчера мне писала о почтальоне.

Ты сделал то с Вяземским, что я с Иванушкой Левашевым. Я вот уверил его, что дочь князя Эстергази на содержании у князя Лихтенштейна, то есть своего мужа.

Не первый раз классные дамы отправляются в дилижансе. В прошлом году императрица очень была довольна в подобном же случае; только надобно приказать, если еще время, проводнику всякое оказывать даме угождение.

Я получил от Воронцова [61] То есть от графа Ивана Илларионовича Воронцова-Дашкова, ехавшего на должность нашего министра в Мюнхене. письмо из Кракова, которое меня испугало. «После того, как мы едва не погибли сегодня утром, 28 мая, мы, однако же, прибыли целыми и невредимыми в Краков. Уже при подъезде к границе Краковской республики я был убежден в том, что случится беда; но сегодняшняя могла бы стать и роковою, ибо карета уже частью ушла под воду. Мы были спасены благодаря помощи одного крещеного еврея». То-то бы беда! Как вздумаю, так мороз по коже подирает. Слава Богу, что все кончилось одним страхом. О Кокошкине он ничего не пишет; тот, я думаю, порядком испугался. Воронцов просит меня написать ему через три недели в Мюнхен. В Вене он остановится только на несколько дней. Далеко ли до беды!

Воскресенье мы провели очень приятно на даче. День был прекрасный, у нас обедали Северин, Шиллинг и Ломоносов, после обеда еще кое-кто приехал, сели мы на пристани и любовались ее ботами, кои беспрерывно проезжали на Крестовский остров. Немного походило на Царьград. С трудом в 12 часов решился я ехать в город, где душно, пыльно и скверно.

Константин. С.-Петербург, 21 июня 1822 года

Ну уж, брат, далеко Таврический дворец! Ровно ехал туда полчаса; в это время я мог бы съездить на дачу и воротиться. Я нашел там почтенного старичка Сакена в совершенном уединении, он очень мне обрадовался, и мы с ним часа с два поболтали. Рассказывал он, как устроилась женитьба князя N. (которого завтра в Сергиевской пустыни хоронят, и меня звали на похороны, но не поеду). У него в деревне был род сераля; как скоро красавица ему надоедала, то ездил в Вильну новую рекрутировать. Будучи в Вильне за делами, познакомился он с бедною, но прекрасною молодою девушкой и стал к ней ездить. Мать ее, после нескольких посещений, отозвав его, сказала ему: «Вы, конечно, нам много сделали чести, но я должна с вами откровенно объясниться. Ваша репутация очень дурна здесь насчет женщин; все знают, что вы их соблазняете и увозите, следовательно, ваше знакомство может только повредить моей дочери. Мы бедны, но честны; у нее есть жених, который несколько дней уже не показывается; в городе также начинают говорить, а потому прошу вас перестать нас посещать. Хотя, конечно, не могу я ничего сказать о вашем с нами обхождении и в обращении вашем с моею дочерью не заметила я ничего предосудительного, но люди не так на это смотрят, а для нас репутация всего дороже». Князь уехал. Он на другой день является к Корсакову [А.М.Римскому-Корсакову, виленскому генерал-губернатору], объявляет ему о намерении жениться, берет его с собою в карету, привозит к бедному семейству и при нем, обращаясь к матери, говорит ей: «Теперь, сударыня, надеюсь, мое посещение не будет вам ни вредно, ни в тягость; я приехал просить руки вашей дочери». Натурально, и мать и дочь согласились, и тотчас дело кончилось.

Молодая вдова прекрасна собой, но воспитания отличного не могла иметь. Также сказывал Сакен, что года с четыре, как князь совсем переменился к своим мужикам, занимался их благоденствием и сделал из нищих богатейших во всей губернии. О нем чрезмерно сожалеют. Его вскрыли и нашли, что сердце весьма сжато. Богатство оставил непомерное, духовной никакой нет, а есть акт в пользу его других детей, но им не подписанный. Жена его очень любила.