Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Павел Васильевич Кутузов очень было занемог, ему пускали кровь, прикладывали пиявки, и теперь лучше. Вилье мне сказывал, что опасность миновала. Петерсон также болен, но этот более воображением.

Ну, мой милый друг, наша иностранная почта все идет лучше да лучше: из Парижа получаются депеши в шестнадцатый день, а Блоом говорит, что к нему никогда курьер так скоро из Копенгагена не приезжал, как почта приходит. Он получает свои письма в тринадцать дней, из Лондона – в семнадцатые сутки. Слава Богу, что все сделалось, как я обещал.

Вчера ездили мы на тони, но не имели терпения дождаться своей очереди, то есть десятой тони. Рыба теперь начала сильно ловиться; жаль только, что с нашей пристани нельзя ездить: тут, кроме корюшки, нет другой рыбы, а пускать в даль некогда.

Александр. Москва, 22 июня 1822 года

Дождались мы наконец тепла, и не тепла, а ужасных жаров; я совсем от того не прочь. Все кричат: душно, а мне в самую пору. Вчера, после сильного дождя, прибившего несносную пыль, сделалось опять тепло, земля вся освежилась, и мы пошли, Наташа, я и дети, в Кремлевский сад, который очень мил, и по вечерам собирается много гуляльщиков. Цветов пропасть, и от дождя царствовало приятное благовоние. Тут построен и домик с прохладительными напитками всякого рода. Говорят, что тут и славный обед можно всегда найти, по 2 рубля 50 копеек с персоны, без вина. Готовит тут повар князя Дмитрия Владимировича. Надобно туда когда-нибудь собраться; но, увы, нельзя пригласить ни тебя, ни Манычара, ни Северина, ни Матушевича, ни всех прочих. Американец наш переплыл благополучно океан. Слава Богу! Знавши его в Лондоне, это как будто дома. Вот каково расстояние до Америки! Кто два раза оттуда возвратился, как будто один раз воскрес.

Итак, Елагинский дворец принадлежит императрице? Я его видел, едучи от дачи, нанимаемой Юлией Александровной [Татищевой], но тогда внутри не было ничего отделано; но снаружи представлял он прекрасную декорацию. Мысль убрать все произведениями русских фабрик и мануфактур также очень хороша. Это как национальная выставка. Теперь не так далеко будет императрице ездить; всякий год должно ей быть тяжелее ездить в Павловское и Гатчину. В имении Баташовском, где 13 600 душ и которое находится под казенным присмотром, нешуточные беспорядки. Нет сомнения, что Фавстовы меры одобрятся, а ежели не пресечь в начале этот мятеж между работниками, то распространится и по другим заводам, кои тут поблизости. Сам губернатор Апраксин очень перетрусил, ибо 500 работников пришли во Владимир к нему депутатами, требуя пищи. Он, узнав о их приближении, поехал навстречу, заткнул им рот десятью тысячами рублей, уговорил их воротиться назад, а между тем дал предписание дело исследовать, на те 10 тысяч купить хлеба, а виновников и бунтовщиков строго наказать. Дело это нешуточное, и при случае можешь Гурьеву дать чувствовать, сколь нужно на этот счет развязать Фавсту руки и дать ему все средства утушить беспокойства сии.

Вчера еду на Кузнецкий мост, – между домами Анненковой и Хомякова – солома. Отчего? Выходит, что в последнем родила жена генерал-адъютанта Потемкина, урожденная Бахметева, и родила сына; только не Ростислава, думаю.

Сию минуту возвращаюсь от князя Николая Гагарина; столько раз отказывал, что сегодня не мог не ехать к нему обедать. Долго там засиделся. К вам поехал Иван Иванович Дмитриев. Все говорят, что он был вытребован, и всякий дает ему назначение по своим мыслям. Он мне сказывал, что давно собирался в Петербург.

Константин. С.-Петербург, 24 июня 1822 года

Сегодня именины или рождение князя Дмитрия Николаевича Салтыкова; он звал к себе на целый день, но сие невозможно, а надобно будет попасть хоть на вечер. Верно, будет огромнейший концерт. Манычар там целый день пирует. Княгиня Софья Григорьевна [Волконская] сейчас мне пишет, что у нее в деревне горит лес, и что загорелся от почт-директорской деревни, просит дать приказ посылаемому от нее человеку. Мы, точно, соседи. Сожалею о несчастий, о котором, однако же, от управителя не имею еще никакого известия. До сих пор я от этой деревни, кроме неприятностей и издержек, ничего не имею. Что-то впереди будет?

Я обедал вчера в клубе с Сергеем Тургеневым, много болтали. Он все боится, чтобы миссию не лишили жалованья с курсом, но, кажется, может быть на этот счет покоен. Я нахожу его здоровее, а Александра – того уже и поймать нигде нельзя: так заволочился. Более еще в дистракциях, нежели прежде, а почерка его уже никак читать нельзя: так торопится. Впрочем, и мне этим нельзя хвастать, испортил совсем руку.

Александр. Москва, 24 июня 1822 года

Скоро же явился наш Американец в Европу. Видно, ему кто-нибудь сказал там при отъезде: «Ну, Полетика, полети-ка!» Он и полетел. Мадам Б. сочла каламбур неудачным, как и давешний. Старуха Пушкина спросила меня на спектакле у Апраксина: «Ну как, милый Александр, как чувствуют себя Наташа и ребенок?» – «Что вы хотите, – отвечал я ей, – ребенок в матери, а мать в тетке» (la tante = l’attente – ожидание). Она не нашла это удачным, но это зависть мешает ей быть справедливой и беспристрастной, как наш вздорный «Консерватор». Мой совет был бы Лизоньке [62] То есть девице Шумлянской, сестре Булгаковых. Брак ее с П.И.Полетикой не состоялся. совсем не говорить о Полетике, а особливо им не шутить с нею, а то родится подозрительность, от коей родится холодность. Пусть будут на старой ноге, а там придет само, ежели быть чему-нибудь, в чем сомневаюсь очень, однако же.

Фавст помешался на цветах, я ходил к монументу Пожарского и купил там 10 горшков славных левкоев, горшок гвоздик двойных, горшок волкамерий, жасмин белый, а другой – желтый испанский. «Где ты это достал? Выписал, небось, а мне не скажешь, и я бы выписал, вон у меня ничего не вышло». Я ну над ним смеяться. Долго он все это ценил, а я заплатил за все это 17 рублей. Цветы можно теперь иметь за ничто, и их множество. Куст, на коем розанов с 20, не более стоит целкового. Опять в претензии Фавст, зачем ему не скажу, что так дешевы цветы. Чудак!

Ты говоришь, что звезда Красного Орла останется без употребления. Почему же не носить ее с Владимирскою – так, как Канкрин носит свою Владимирскую со звездою Леопольда? Получив позволение принять орден, ты теперь уже настоящий кавалер, и я поздравляю тебя официально.

Здесь говорят много об истории, которой дала повод смерть Бахметева Дмитрия Александровича, тестя генерал-адъютанта Потемкина. Бахметева сын от первого брака предъявил завещание, по коему он не только не лишается наследства после отца, но и в письме, поданном на высочайшее имя, он доказывает, что отец его был увезен к князю Егору Александровичу Грузинскому, где умер он будто насильственною смертию. Государь приказал дело это исследовать, и всякий толкует по-своему.