Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Шкапы для книг поставлены, а в них уже и книги, что немало хлопот мне стоило. Семь больших шкапов из красного дерева составляют один и могут стоять порознь, но они у меня в одной стене во всю длину кабинета. Голицын послал сестрам своим план нашего жилища, посмотри его у них. Кабинет мой теперь почти устроен, – пять больших столов, почти как был московский, и порядок заводится, как у Закревского. В углу диван, перед ним стол круглый, на котором книги и газеты, напротив его шкап (для меня драгоценный) с трубками. Все трубки приведены в порядок; сверх того, в кабинете три шкапа для бумаг и шифоньерка. Возле кабинета маленькая канцелярия, в коей пишет Серапин и через которую вход ко мне поутру для здешних чиновников и для всех, кто ко мне ходит за делом. С другой стороны – вход в бильярдную и далее в гостиные и проч. Бильярд хорошо поставлен, выкрашен, покрыт лаком, совсем имеет другой вид и освещен прекрасно. В потолке винт, и к винту прикреплена машина, как коромысло, которая вертится.

Был у меня Ланжерон, совсем не переменился и не постарел. «Боже мой, я совершил сальто-мортале, я женился. Здесь ли графиня Мамонова? Надеюсь, теперь, когда я уже не могу жениться на ней, она меня примет». Шутит себе, да и только. Он привез представление о Пилларе и за него много старается.

Александр. Москва, 12 марта 1820 года

Мы в восхищении от вчерашнего концерта. Последняя ария с хорами особенно всех пленила. Страшное было стечение слушателей: внизу 1246, да на хорах 500, всего 1746 особ, следовательно, сбор составил 15 960 рублей; нет, конечно, залы в Европе, которая по довольно умеренной цене 10 и 5 рублей могла в один вечер столько принести. Боргондио натурально очень довольна, но так оробела, увидев перед собою этот свет, что сначала не смела вдаваться в большие предприятия, но после ободрилась, да и накануне, ездя целый день по холоду, немного простудилась. Во вторник поет в Собрании, просится ко мне на вечер, желая возблагодарить за все мои старания о ней, но я бы желал этого избежать, ибо, все-таки, надобно будет подарить что-нибудь.

Константин. С.-Петербург, 14 марта 1820 года

Ну, сударь, был я у обедни. Князь мне сказал, что вчера он работал с государем, что государь поручил ему меня благодарить за то, как я служу, что он очень мною доволен, что он от самих купцов знает о всех переменах, какие я завел для удобства публики, и знает также, что ко мне была депутация от купечества, и проч. Князь два раза мне это повторил, прибавляя, сколько ему самому приятно было это слышать и приятно мне пересказать, и кончил словами: «Император очень вами доволен». Вот, милый брат, и хорошая весточка. Государь согласился дать мне просимые 15 тыс. в год квартирных денег для чиновников, и это прекрасно. Сегодня я намерен тебе все давать приятные известия: Тургеневу, нашему доброму Тургеневу, пожалован орден Святого Владимира 2-й степени; кажется, уже и грамота подписана.

От князя я поехал к Нессельроде. Тот мне говорит: «Император сказал мне вчера, как он вами доволен, он как нельзя более восхвалял вас, рассказал мне обо всем, что вы делаете для блага службы, и обо всем, что до него доходит о вас со всех сторон. Он много расспрашивал меня о вас, о том, чем занимается ваша жена, довольны ли вы и хорошо ли вам здесь; одним словом, вы должны быть счастливы его мнением о вас». Ну, брат, уж я, право, не знаю, как заслужить столько милости.

Александр. Москва, 15 марта 1820 года

Не буду я никогда в состоянии описать тебе восхищение мое, читая встречу твою с государем на набережной. Чего бы не дал я, чтобы быть свидетелем оной! Я отсюда вижу, как все происходит. Как этого ангела не любить, тогда как все должно к тому побуждать! Да и не думаю, чтобы были подобные изверги. Есть ли земля счастливее, спокойнее нашей? Везде ужасы, налоги, бедность, непослушание, раздоры междоусобные, партии; мы ничего этого не знаем, живем себе припеваючи. Есть, конечно, некоторые злоупотребления, но земля населена не ангелами, а людьми, а люди подвержены страстям. То-то ты, я думаю, пообедал хорошо в тот день! Слова: «Ну как, доволен ли ты мною? Я сделал все, чего ты пожелал», – не выходят из моей головы, и это государь говорит своему подданному! Недаром называют государя в Вене великим волшебником. Письмо твое не только сделало меня надолго веселым, но, кажется, придало здоровья.

Сегодня обедал я у князя Михаила Петровича Голицына с князем Дмитрием Владимировичем Голицыным, было человек 12. Славный обед, славные вещи, славные картины. Видел я эту Корреджиеву «Богородицу», с ребенком Иисусом Христом, за которую он заплатил 80 тысяч. Необъятная цена! Картина хороша, но, право, не стоит этой цены. Саччи был тут и врал взапуски с Тончи. Саччи знал князя Дмитрия Владимировича мальчиком и некогда растолковал ему пассаж один из Горация. Князь ему это напомнил и вспомнил даже текст.

Концерт Боргондио в театре был прежалкий, но и она чудесница. В субботу объявила, что будет в воскресенье петь, ни к кому билетов на ложу не возила; правда и то, что по этим дорогам 40 визитов в городе, как Москва, не объездишь в четыре дня, а она боялась еще простудиться и дурно петь во вторник у нас в Собрании. Она пела лучше намеднишнего, как будто нарочно. Последнюю арию заставили ее повторить, и она еще лучше пропела второй раз, ибо одобрение это ей очень польстило. К несчастью, еще было два съезда сегодня – у графа Потемкина и у Хомутова, поэтому весь бомонд сегодня разделился на две части, и никто в концерт не поехал. В четверг поет она у княгини Белосельской, а в пятницу едет в Петербург.

Константин. С.-Петербург, 16 марта 1820 года

Прочти № 11 «Сына Отечества» стр. 225. Волосы дыбом встанут, и все это правда. Мы тотчас послали разведать, и вышло, что нет прикраски и этот Ф.Б., то есть Людвиг фон Берникель, точно в самом ужасном положении. Вчера мне это прочитали у Жулковского. Придя домой, я тотчас начал собирать деньги; нужно было 500 руб. В четыре часа было у меня 600 руб., кои сегодня и посланы к несчастному, от неизвестных, через Жулковского. Если можно и в Москве что-нибудь собрать, так хорошо бы было. Можешь адресовать деньги к Гречу или прислать ко мне, если соберешь что-нибудь; тут всякое даяние благо. Радуюсь, что этот несчастный не будет более посажен в тюрьму. Каков же его заимодавец? Экий изверг!

Александр. Москва, 17 марта 1820 года

Концерт Боргондио в Собрании вторничный был славный; она все более и более нравится. После последней арии пошел я в ее комнату с князем Дмитрием Владимировичем, который очень ее уговаривает здесь остаться петь «Танкреда», но она спешит к вам. Мы написали ей похвальное письмо, за общим подписанием, при коем препроводили серьги в 2000 рублей. Она очень была довольна.