Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Вчера утром собирался у меня комитет о дилижансах; были Воронцов, Меншиков, Лобанов, что женат на Лопухиной, Андерсон и Тамм, купцы. Всё решили, что касается до сего нового и полезного заведения. С августа месяца уже все будет в ходу. Акционеров уже 60 человек собрано, а с деньгами тотчас все можно устроить. Серапина я занимал по этим делам, заставлял его переписывать и проч. Добрый Воронцов предложил ему быть помощником у директора, а чтоб его это также интересовало, подарил ему одну из своих акций в 1000 рублей. Ну, право, во всем редкий барин!

Вчера с женою обедал у Воронцова. Тут же был и Фильд, который после обеда вполпьяна удивительно как играл. Жену я оставил тут, а сам поехал к Нессельроде на дачу, где нашел приезжего из Швейцарии Криднера – глухого, но преумного; потом явился Ваниша, и мы, поболтав немного, все вместе отправились к Гурьеву. Там побыл я с полчаса, – все что-то тянуло домой, – приезжаю и нахожу доброго Каподистрию, Гульянова, Бутягина, Шиллинга, Соковнина.

Александр. Семердино, 28 мая 1820 года

Благодарю за письмо от графа Ростопчина. Он пишет, что у них теперь настоящий кризис между ультрами и либералистами. Вот четыре стиха, прибитые ко дворцу тем человеком, которого взяли под стражу, хотя «Журналь де деба» и говорит: «Они так низки, что перо отказывается переписывать их».

Каковы господа фафули? Граф на приглашение короля нового [английского короля Георга IV], а особливо графа Семена Романовича, едет в Лондон, откуда возвратясь, переберется во Флоренцию на житье.

Константин. С.-Петербург, 29 мая 1820 года

Письма милых деток ко мне, право, весьма мне приятны, и если б только было время, я бы завел с ними переписку порядочную. Почерк их всякий день становится лучше, а что у Кости своя орфография, этим он походит на покойного Кутузова, который писал, как это выговаривается по-французски или как попадется. Вчера я обедал у Потоцкого с Воронцовым, Пушкиным и Васей Голицыным. Сегодня выезжает графиня в Царское Село и Павловск, а завтра после обеда надеется и граф выехать. Сегодня именины Ваниши, мы все у него обедаем, а завтра все они – то есть Мишель и Ваниша, Потоцкий и Пушкин, Каподистрия, Фонтон с женою – обедают у меня. Вечером Воронцов отправится в путь. Я рад, что последний обед у меня. Надобно заказать порядочный обед, винцо же есть изрядное.

Ты видел из газет смерть Занда и остервенение народа, который макал платки в его крови, уносил кусочки чресел с эшафота как мощи. Это доказывает мерзкий дух, против которого нельзя правительствам не взять больших предосторожностей. Я нахожу, что дурно сделали, исполнив экзекуцию ранее объявленного часа; этим показали только свою слабость и боязнь, точно как будто неправильное дело делали. Я бы, напротив, дал собраться всем студентам, нарочно для того пришедшим, взял бы свои меры, чтоб они не могли ничему помешать, и показал бы тем, что правительство их не опасается. Может быть, вид казни, которой бы еще более дать торжественности, охладил бы энтузиазм многих из сих молодых людей и изменил их. Я, по крайней мере, так сужу.

Вот тебе положение о дилижансах. Сообщаю тебе его; дай прочесть и Рушковскому, и Кривошапкину партикулярно, ибо еще форменное утверждение из Комитета министров не вышло.

Константин. С.-Петербург, 1 июня 1820 года

Третьего дня все добрые люди у меня обедали. Двое Воронцовых, Пушкин, Каподистрия, Закревский, Лонгинов, Киль, Голицын, Станислав Потоцкий, племянник его Шуазель, Фонтон с женою, Соковнин и проч. Нас набралось человек 25. Явился и Мартынов [живописец Андрей Ефимович Мартынов, женатый на родной тетке братьев Булгаковых Марье Любимовне], у которого на эти вещи нос чудесный. Пообедали славно, после играли в вист и в бильярд; приехал еще кое-кто, и мы до двенадцати часов препорядочно пропировали. Перед самым обедом получил я от князя Меншикова записку, коей он меня уведомляет, что государь пожаловал Серапину крест Св. Владимира 4-й степени. Вот бы ты посмотрел на его восхищение! Эдакой радости я давно не видал, и обед – как нарочно для него: все пили за его здоровье. Он говорит, что такого счастливого дня еще для него не бывало. И подлинно, он счастлив: так и идет награждение за награждением. Спасибо Сакену, сдержал слово: иначе бы ему никогда не получить креста, тем более, что он был представлен к чину с кучей других чиновников, кои бог знает когда получат свое, а он уже имеет. Поеду благодарить его и Меншикова, который очень тут старался. Как приятно видеть человека довольного и счастливого!

Вчера был второй концерт Каталани, она пела бесподобно свою «Trombo» и «God save the King», и особливо «Ты возвратился благодатный». Зала была полнее еще первого раза, и жара была необыкновенная.

В день моего обеда Разумовская со мной поссорилась за Каподистрию; она непременно хотела, чтоб я ей его уступил, но я не мог сего сделать, ибо обедал он у меня для Воронцова, и я не видел причины расстраивать нашего обеда для их прихоти. Посердятся и перестанут.

Сегодня князь Александр Николаевич дает свои аудиенции в доме Почтового департамента. Есть кое-какие дела к нему, надобно сходить, а после уже не дадут приняться за перо.

Государя ждут сегодня в город на несколько дней. Каподистрия переехал на дачу, но я не успел еще у него побывать; видел его вчера в концерте, где более еще было народа, несмотря на цену и на страшный жар. Она [Каталани], кажется, дает еще три, а там отправится в Москву; только я сомневаюсь, чтобы там много выиграла: все разъедутся по деревням, и разве кто поближе, тот приедет ее слушать.

Александр. Семердино, 1 июня 1820 года

Кончилась теперь печальная церемония; бедного моего Володю повезли в Хотьков монастырь. Надобно было посылать за гробом в Москву, ибо порядочного поблизости нет. Нарочный вчера очень поздно только воротился, и я был в беспокойствии, потому что тело начинало уже портиться. Сегодня в 6 часов утра меня разбудили: приходской священник явился. Володю вынесли тихонько во флигель, где его и отпели совсем, так что Наташа и не знает ничего [супруга А.Я.Булгакова Наталья Васильевна была в это время больна]. Жаль было расстаться с милым этим мальчиком; к тому же еще меня, право, растрогало участие крестьян и всех дворовых. Володя был очень счастлив и всеми любим, хотя и не очень любезничал. Сходство, которое все у него находили с покойным батюшкою, делало его еще драгоценнейшим для меня, но Божья воля была отнять его у нас. Пусть она исполняется, а я не ропщу.