Олег Гриневский - Тысяча и один день Никиты Сергеевича

… Фрэнсис Гарри Пауэрс, с трудом управляя парашютом, приземлился на свежевспаханном поле, чуть-чуть не зацепив линию высоковольтной передачи. Неподалеку тарахтел трактор. Удар о вражескую землю был настолько сильным, что его бросило вперед и он едва не стукнулся о нее головой. На несколько секунд он даже потерял сознание. В ушах стоял звон, а кровь бешено пульсировала в висках, когда он ошарашенно смотрел на человека в ватнике, который пытался помочь ему встать на ноги. В это время другой человек в ватнике пытался удержать парашют.

Подошли еще два колхозника, они помогли Пауэрсу отцепить стропы и снять шлем. Постепенно вокруг него собралось около полусотни человек, которые что-то спрашивали. Пауэрс только мотал головой, а сам мучительно соображал: что делать? На ум ничего путного не приходило. Только сейчас он сообразил, что летчиков толком не инструктировали, как поступать, если попадут в плен. Вроде бы ему нужно говорить, что совершал обычный полет по сбору метеорологических данных, но у него вышел из строя компас и он заблудился. Правда, один офицер разведки как-то бросил: «Лучше рассказать им все как есть, потому что они захотят получить информацию любым способом».

Происходило это на краю глухой русской деревушки Поварня. Ехал простой рабочий Леонид Чужакин на совхозном «Москвиче» по каким-то нехитрым делам, как вдруг из крайней избы выскакивает его давний знакомый Владимир Сурин и кричит.

— Поехали летчика спасать!

Чужакин огляделся. Небо было ясным и чистым. Только вдалеке белым облачком виднелся парашют, который медленно опускался к берегу речки там, где ее пересекала высоковольтная линия. Не раздумывая он погнал машину прямо в поле.

Когда подъехали, летчик уже приземлился, барахтаясь на земле, а местный рабочий Петр Осабин пытался погасить парашют. Чужакин и Сурин помогли пилоту встать на ноги и снять шлемофон с каской.

Мы спросили его, рассказывал Чужакин, кто он такой, но он ничего не ответил. Тогда мы поняли: он — иностранец. Это насторожило нас, мы решили его задержать и отобрать висевший на поясе длинноствольный пистолет в кожаной кобуре.

Пока Пауэрс беспомощно соображал, как быть, два здоровых мужика взяли его под руки и затолкали на заднее сиденье старенького автомобиля, а сами сели по бокам. Машину сильно трясло на ухабах, а они с любопытством рассматривали длинноствольный пистолет. Внимание привлекли три буквы — USA. Водитель написал их пальцем на пропыленном ветровом стекле. Пауэрс угрюмо кивнул головой. Русские переглянулись. Один из них сказал;

— Ага, американец.

Сначала Пауэрса привезли в правление совхоза. Там его обыскали и обнаружили золотые часы, цепочки, валюту. На том же стареньком «Москвиче» его отвезли в расположение ближайшей воинской части, но допросить не могли — никто не говорил по-английски. Хотя и без допроса все было ясно: трактористы привезли остатки самолета. В полной сохранности оказалась катушка с отснятой им пленкой и другие шпионские причиндалы.

После долгих телефонных перезвонов Пауэрса снова затолкали в автомобиль. На этот раз под охраной двух солдат его привезли в Свердловск. Улицы города были украшены флагами и переполнены толпами празднично одетых людей. И только тут до Пауэрса дошло, на какой праздник он попал без приглашения и столь необычным образом.

В Свердловске он, естественно, оказался в местном отделении КГБ.

— Вы американец? — услышал он по-английски.

Пауэрс даже вздрогнул. Впервые после Пешавара он услышал родную речь.

Разумеется, никто не поверил легенде о сборе метеоданных и поломке компаса. На столе лежала его карта полета, на которой четкими ломаными линиями был вычерчен маршрут от Пакистана до Норвегии. Рядом высилась груда валюты разных стран, среди которой поблескивали франки в прозрачных целлофановых пакетах. Особенно бестолковыми в этой груде выглядели семь женских золотых колец. Кто-то достал удостоверение личности пилота. В нем указывалось, что его предъявитель является гражданским служащим американских военно-воздушных сил.

— А, ВВС, ВВС! — закричали со всех сторон.

Тогда Пауэрс объяснил, что он всего лишь гражданский пилот, нанятый ЦРУ. Лица людей, находившихся в комнате, помрачнели. Новые звонки по телефону. Пауэрса снова сажают в машину и везут на аэродром, где его ждет пассажирский самолет. Первые сиденья отгорожены занавеской. Туда усадили Пауэрса, а вокруг него несколько человек в штатском.

— Куда мы летим? — робко спросил он.

— В Москву.

Пауэрс был убежден, что его часы сочтены.

… На Красной площади в Москве царил праздник. Ласково пригревало солнце, и улицы столицы были заполнены толпами ликующих людей — это был один из самых любимых праздников.

На трибуне Мавзолея стояли улыбающиеся Хрущев, Ворошилов, Косыгин, Микоян и другие руководители партии и правительства. Вместе с ними почетный гость из ГДР Отто Гротеволь.

Начался военный парад. Суровый и тучный министр обороны Малиновский прокричал властным голосом, усиленным через динамики, речь, в которой говорилось, что влиятельные американские круги не отказались от пресловутой политики «с позиции силы». Всевозможными путями они противодействуют оздоровлению отношений между государствами. В этих условиях СССР ничего не остается, как заботиться об оснащении войск современным вооружением, совершенствовать воинское мастерство. И как бы в подтверждение его слов на Красную площадь выползли тяжелые ракеты.

Их сменила демонстрация трудящихся. С первого взгляда могло показаться, что люди идут по площади огромной ликующей толпой. Но, приглядевшись, легко было заметить, что движутся они стройными колоннами по шесть человек в ряд, отделенные друг от друга сплошными цепочками людей в штатском. Над колоннами реяли портреты вождей и транспаранты с лозунгами. В них провозглашалось многообразие политических задач дня:

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» «Больше удобрений для сельского хозяйства!» «Требуйте скорейшего заключения Германского мирного договора!»

«Боритесь за полное окончание „холодной войны“ и ослабление международной напряженности!»

В этот момент на трибуну Мавзолея поднялся главнокомандующий противовоздушной обороной страны маршал Бирюзов. Многие обратили тогда внимание — маршал был не в парадной, а полевой форме. Он подошел сзади к Хрущеву и стал шептать на ухо:

— Самолет сбит. Летчик взят в плен и сейчас допрашивается. Мы разместили наши средства ПВО в шахматном порядке так, чтобы У-2 проходил от одной установки к другой. Когда он попал в радиус действия одной из них, были выпущены две ракеты. Самолет был сбит первой. Вторая была выпущена для страховки, чтобы быть уверенными, что нарушитель не уйдет.