Олег Гриневский - Тысяча и один день Никиты Сергеевича

А Хрущев, распаляясь, как он это умел, гневом, сверлил взглядом американского посла и ледяным тоном бросал в зал тяжелые, как глыбы, обвинения: распоясавшаяся американская военщина послала шпионский самолет в глубь Советского Союза в священный для нашего народа и трудящихся всех стран день 1 Мая. Правительство приказало сбить самолет! Это задание выполнено — самолет сбит!

Хороший оратор был Хрущев. И голос вроде бы тонковат, и говорил неграмотно, с грубейшими ошибками, но аудиторией управлять умел. Мог, когда хотел, заставить ее и смеяться, и аплодировать.

Вот и сейчас зал встретил его слова бурными, продолжительными аплодисментами. Гремели возгласы: «Правильно! Правильно! Позор агрессору!»

Азартный человек был Никита Сергеевич. Казалось бы, холодным умом два дня рассчитывал все возможные ходы. Но теперь увлекся, как на волчьей охоте, — глаза горят, весь кипит страстью, — загнать зверя, зафлажить его со всех сторон. Да и зал уже вошел в азарт охоты и страстно требовал крови. Однако вовремя остановился Хрущев, продолжал уже вполне спокойно:

— Возникает вопрос, кто же послал этот самолет в пределы Советского Союза? Был ли он послан с санкции президента Соединенных Штатов или же этот агрессивный акт был совершен милитаристами из Пентагона без ведома президента? Если подобные действия совершаются американской военщиной на свой страх и риск, то это должно особенно глубоко встревожить мировую общественность.

По сути дела, Эйзенхауэру предлагался выход из создавшегося положения. В зафлаженном лесу Хрущев намеренно оставляет проход, через который хитрый волк может уйти из загона. Президенту нужно лишь сказать, что он и знать ничего не знал об этом У-2, и свалить все на Пентагон.

Стоит ли говорить, что корреспонденты тут же помчались передать сенсационное заявление Хрущева.

Вечером в тот же день эфиопский посол давал прием в гостинице «Советская». Москва в те годы жила активной светской жизнью. Приемы давались часто, и на них нередко бывали высшие руководители Советского Союза. А гостиница «Советская» в Москве тогда пользовалась особым расположением. На ее месте когда-то находился знаменитый еще до революции своими лихими загулами гостиный двор «Яр», где пел цыганский хор Ильи Соколова и происходили всякие невероятные приключения. Однажды, было это в стародавние времена, похоронная процессия, шествовавшая на Ваганьковское кладбище, неожиданно остановилась у дверей ресторана, и гроб пронесли в самый большой кабинет. Там «мертвец» встал из гроба, скинул саван и, оставшись в модном сюртуке, к веселию присоединился.

Совершенно невероятное приключилось в гостинице «Советская» и вечером 5 мая 1960 года. Поначалу было все как положено. Пили водку и шампанское. К винам отношение было пренебрежительное — квас. Огромный стол в конце зала, сверкавшего люстрами, ломился от блюд с черной икрой, розовой семгой и белоснежной осетриной. За ним на почетном месте стоял хозяин, эфиопский посол в белом бурнусе, и главные гости, среди которых грузной фигурой выделялся заместитель министра иностранных дел Я. А. Малик. Еще со сталинских времен он был знаменит тем, что любил произносить разгромные ругательные речи. После Вышинского не было, пожалуй, другого такого мастака «врезать» американскому империализму, как Малик.

После выступления Хрущева в зале царил ажиотаж — только и разговору было о его гневном разоблачении коварных американцев. Посол Томпсон понуро стоял в сторонке и, вопреки обычаю, к Малику не подходил. А вот другие послы, как мухи, вились вокруг Малика, задавая всякие вопросики с подковыркой: откуда, мол, советский премьер так уверен, что самолет этот американский. А далеко ли он залетел на территорию Советского Союза? Может быть, это всего лишь незначительная ошибка и летчик просто сбился с курса? Особенно донимал его иранский посол Ансари, который утверждал, что один случайный самолет — это еще не агрессия.

От этих вопросов Яков Малик багровел и наливался яростью.

— Данных в нашем распоряжении достаточно, — злорадно кричал он, — и мы докажем, кто виноват!

В этот момент его отозвал в сторону дуайен дипломатического корпуса шведский посол Рольф Сульман. Среднего роста, чуть полноватый, с круглым улыбчивым лицом, он излучал саму доброжелательность. Полстолицы были его хорошими знакомыми. Он был вхож к советскому руководству, и сам Хрущев не раз беседовал с ним наедине. Кроме того, Сульман хорошо говорил по-русски, жена у него была русской, а дети ходили в советскую школу, явление для Москвы конца пятидесятых совсем неординарное.

Малика он сразу успокоил, назвав полет У-2 более чем странным, провокационным актом. Но потом шведский посол все в той же доброжелательной манере поинтересовался, есть ли у Советского Союза веские основания для того, чтобы поднять этот вопрос в Совете Безопасности?

Малик взорвался:

— Да оснований больше чем достаточно! Самолет залетел очень далеко в воздушное пространство СССР, когда был сбит. А летчик выпрыгнул с парашютом и находится в надежных руках. Он будет допрошен и даст показания!

Это была сенсация. То, что летчик жив, коренным образом меняло картину.

В тот же вечер Сульман сообщил эту новость американскому послу Томпсону и французскому послу Дежану. Томпсон остолбенел: может быть, Хрущев блефует? Или столь необычным путем хочет дать сигнал Эйзенхауэру? Такие люди, как Малик, ничего просто так не делают. И если надо, умеют держать язык за зубами. А если пилот действительно жив? И находится у русских? Какой же нелепой комедией будут тогда выглядеть американские заявления о метеорологическом полете и заблудившемся самолете!

Томпсон поспешил в посольство и послал телеграмму в Вашингтон с грифом «сверхсрочно». В ней он кратко сообщил, что сам слышал, как Малик сказал на приеме шведскому послу, что пилот жив и допрашивается. По его мнению, Малик не мог проговориться, такое с дисциплинированными советскими дипломатами случается крайне редко.

Утром следующего дня на стол Хрущеву был положен доклад КГБ. В нем сообщалось: вчера во время эфиопского приема Малик сказал шведскому послу Сульману о том, что американский летчик жив и находится в наших руках. И что Сульман немедленно сообщил об этом Томпсону.

Никита Сергеевич пришел в ярость: весь его хитрый план заманить американцев в ловушку рушится из-за какого-то болтуна! Он вызвал Малика и полчаса кричал на него и даже топал ногами. Малик упал на колени и, размазывая слезы по мордастой физиономии, просил простить его, обещая больше никогда не выдавать государственной тайны.

Хрущев был непреклонен:

— Гнать его в три шеи и с работы, и из партии.