Олег Гриневский - Тысяча и один день Никиты Сергеевича

— Там были разные приборы, но не камеры для разведсъемки. Приборы, установленные на самолете У-2, позволяют получить более точные сведения о турбулентности воздуха, конвективных облаках, ветровом сдвиге, струйных течениях и таких широко распространенных метеорологических явлениях, как тайфуны. Национальное управление использует также этот самолет для получения сведений о космических лучах и концентрации некоторых элементов в атмосфере, в том числе озона и водяных паров.

В госдепе Диллон разговаривал по телефону с Алленом Даллесом, когда секретарь положил перед ним телетайпную ленту с отчетом о пресс-конференции в НАСА. Проглядев ее, Диллон схватился за голову.

— Боже мой, — крикнул он в трубку. — Посмотрите телетайпную ленту!

Шестого мая в обеденный перерыв между заседаниями Верховного Совета Хрущев в кремлевском кабинете с интересом читал материалы пресс-конференции НАСА. На столе перед ним лежали протоколы допроса Пауэрса и кипа фотографий, сделанных с фотопленки, найденной в обломках У-2. Вокруг стола с каменными лицами сидели Малиновский, Громыко, Шелепин и Ильичев.

— Так, — сказал Хрущев, — американцы влипли. Здорово я им ловушку расставил, и они, как глупые бычки, туда поперли. Думали, что летчик погиб и все шито-крыто. А он жив-здоров и, смотрите-ка, что наговорил.

Хрущев порылся в протоколах допроса и стал читать: — «Я должен был подняться с аэродрома в Пакистане, пересечь государственную границу СССР и лететь над советской территорией в Норвегию. Я должен был пролететь над определенными пунктами, из которых я помню Мурманск и Архангельск. Во время полета над советской территорией должен был включать и выключать аппаратуру над определенными пунктами, которые были показаны на карте. Я считаю, мой полет над советской территорией предназначался для сбора сведений о советских управляемых снарядах и радиолокационных станциях». — Закончив читать, потер руки. — Ну, что теперь скажете, наш дорогой друг Аллен Даллес? Попался, мерзавец, с поличным. Сейчас ему уже не отвертеться. Ведь что дураки говорят — «струйные течения», «тайфуны», «изучение космических лучей». Я им устрою «тайфун»! Они у меня покрутятся!

— Правильно, Никита Сергеевич, — поддержал его маршал Малиновский. — Вот, смотрите — это снимок нашего аэродрома, сделанный с У-2. Две белые линии — это ряды наших истребителей. А вот другой снимок — и тоже наш аэродром и самолеты на нем. Эти пленки мы проявили. Нами захвачена также магнитофонная лента с записями сигналов некоторых наших радиолокационных станций. Все это — неоспоримые доказательства шпионской работы, а не каких-то там метеорологических исследований.

Хрущев внимательно рассматривал фотографии, потом сказал:

— Ну, хорошо, завтра им будет баня!

А в Вашингтоне президент с удивлением читал шифровку из Москвы от посла Томпсона, в которой сообщалось, что Малик в беседе со шведским послом сказал, что пилот жив.

— Невероятно, — только и мог произнести Эйзенхауэр.

Случилось то, чего он боялся больше всего. Но может быть, это просто слухи? Или дезинформация, специально запущенная КГБ, чтобы замутить воду?

Нет, Томпсон не ошибся. 7 мая, подводя итоги работы сессии Верховного Совета, Хрущев извинился перед депутатами за то, что два дня назад не сказал им всей правды.

— Летчик жив и здоров, — заявил он, улыбаясь во весь рот, — а обломки самолета находятся у нас. (Смех. Продолжительные аплодисменты.) Это мы сделали сознательно потому, что если бы мы все сообщили сразу, тогда американцы сочинили бы другую версию. (Смех в зале. Аплодисменты.)

Зовут этого летчика Фрэнсис Гарри Пауэрс. Ему тридцать лет. По его заявлению, он является старшим лейтенантом военно-воздушных сил Соединенных Штатов Америки, где служил до тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, то есть до тех пор, пока не перешел на службу в Центральное разведывательное управление…

Самолет имел задачу пересечь всю территорию Советского Союза от района Памира до Кольского полуострова в целях разведки военных и промышленных объектов нашей страны с помощью фотографирования.

И Хрущев стал демонстрировать залу фотографии аэродромов, бензоскладов и промышленных предприятий. Правда, фотографии были небольшими, и из зала никто их разглядеть не мог. Но выглядело это впечатляюще.

— Вот какие «пробы воздуха» брал американский самолет-разведчик, и брал их не над озером Ван в Турции, а совсем в иных местах, — закончил Хрущев.

Посол Томпсон на этот раз в Кремль на сессию Верховного Совета не пошел, а послал вместо себя второго секретаря. Но внимательно смотрел репортаж с сессии по телевизору. В Вашингтон послал телеграмму с очень точной оценкой ситуации:

«Наблюдая по телевизору Хрущева, который произносил сегодня свою речь в Верховном Совете, было очевидно, что он полностью доволен устроенным им представлением… Не подлежит сомнению, что мы очень многое потеряли в глазах советского общественного мнения и. возможно, всего мира.

Наиболее опасно в поведении Хрущева — это то, что он понимает: достичь прогресса на саммите ему не удастся. И потому он хочет использовать инцидент для подготовки общественного мнения к неминуемому кризису… Я также не могу не думать, хотя сведений тому немного, что у Хрущева существуют определенные внутренние трудности, и этот инцидент дает ему удобный предлог отвлечь от них внимание.

Судя по показаниям, которые приводил сегодня Хрущев на Верховном Совете, я сомневаюсь, что мы можем и далее отрицать обвинение в преднамеренном облете. Хрущев сам указал основную дилемму: должны ли мы отрицать, что президент в действительности знал об этой акции».

Блестящая телеграмма. Ее можно демонстрировать в дипломатических учебниках как своего рода образец. В трех коротких абзацах сделан глубокий анализ ситуации и серьезные выводы, на которые решится не каждый посол. Острым чутьем дипломата, хорошо знакомого с ситуацией в стране, Томпсон верно нащупал истинные причины происходящих событий.

В общем, нужно сказать, что этот поджарый, седеющий человек с ясными голубыми глазами был первоклассным дипломатом. В отличие от своего советского коллеги Меньшикова в Вашингтоне он искренне добивался кардинального улучшения советско-американских отношений. Это хорошо знали как Эйзенхауэр, так и Хрущев. Поэтому практически вся доверительная связь между Кремлем и Белым домом в тот период осуществлялась через Томпсона.

Сообщение телеграфных агентств с хрущевским разоблачением было получено в Вашингтоне 7 мая. Поэтому на первые полосы газет оно в этот день не попало. Одним из первых, кто его прочитал, был генерал Гудпастер.