Олег Гриневский - Тысяча и один день Никиты Сергеевича

— Мы отметили Пешавар на наших картах. В будущем, если любому американскому самолету будет разрешено использовать Пешавар в качестве базы для операции против Советского Союза, мы нанесем по нему ответный удар.

Потом повернулся к норвежскому послу Гундерсену:

— Вы знали об этих полетах? По глазам вашим вижу, что знали.

Кто-то, вроде бы шутя, спросил турецкого поверенного в делах Хамита Бату — не место ли и ему в том углу? Но тот передернулся и ответил:

— Я чувствую себя спокойней здесь, с вами.

Что ж, Никита Сергеевич не упускал случая побряцать оружием для острастки соседей. И те на это реагировали всерьез. После скандала с У-2 пресс-секретарю госдепартамента Линкольну Уайту пришлось заявить, что США использовали территории других стран свободного мира для полетов в Россию без их согласия и они не знали об этом. Это дало возможность пакистанцам и туркам сослаться, что они ни о чем не ведали и не давали согласия на такие полеты. А норвежцы заявили даже формальный протест госдепу.

Прежде чем покинуть чехословацкое посольство. Хрущев пригласил Томпсона в соседнюю комнату. Когда дверь за ними захлопнулась, вспоминает посол, Хрущев сказал:

— Эта история с У-2 поставила меня в ужасное положение. Вы должны помочь мне выбраться из него.

Томпсон обещал.

Странный заход со стороны Хрущева. Еще в апреле он принял решение взять курс на ужесточение с Америкой. Что означала тогда эта фраза? Намерение не захлопывать до конца дверь, а оставить хотя бы щелочку для продолжения диалога? Или он просто продолжал свою игру с Эйзенхауэром, стараясь сбить его с толку?

В Вашингтоне было далеко не так спокойно в тот понедельник, как представлялось из Москвы. В госдепартаменте с раннего утра сидели, запершись, Гертер, Диллон, Колер, Болен, Гейтс и его заместитель Джеймс Дуглас. Они готовили новое заявление, которое признавало — полеты У-2 проводились с ведома президента.

После завтрака с конгрессменами-республиканцами, во время которого Эйзенхауэр рассказал им все как было, он вернулся в Овальный кабинет очень расстроенный. Как вспоминает его секретарь Анна Уитмен, президент сказал только одну фразу;

— Хотел бы я уйти в отставку.

В 14.35 собрался Совет национальной безопасности. Эйзенхауэру снова пришлось объясняться:

— Что ж, сейчас мы готовимся получить хорошую порку, и я готов к этому.

Рассказав в деталях историю с У-2, он объяснил, почему хочет взять всю ответственность на себя:

— Конечно, всегда можно ожидать, что что-то когда-то не сработает. Но чтобы случилось такое безобразие и чтобы нас поймали со спущенными штанами, — это уж чересчур больно.

А в это время в Капитолии, где полгода назад Хрущев распивал чаи с сенаторами, Аллен Даллес показывал группе конгрессменов увеличенные до необъятных размеров фотографии советских городов, ракетных установок и военных объектов, которые были получены У-2. По его мнению, они лучше любых слов доказывали, почему необходимы эти полеты для обеспечения безопасности США. Доклад его даже сорвал аплодисменты.

Прошло еще полтора часа, и пресс-секретарь госдепартамента Уайт зачитал на пресс-конференции новое заявление, подписанное Гертером. Суть его коротко сводилась к следующему: «С послевоенного времени весь мир жил в страхе перед советскими намерениями. Правительство США не выполнило бы своего долга, если бы не предприняло меры по уменьшению и устранению опасности внезапного нападения». И далее: «В соответствии с Указом о национальной безопасности 1947 года президент отдал распоряжение о сборе любыми возможными методами информации, необходимой для защиты от внезапного нападения. Была разработана и приведена в действие программа, которая включала обширное воздушное наблюдение с невооруженных самолетов обычно по периферии, но иногда и путем проникновения. Не каждая конкретная миссия утверждалась президентом».

Надо признать, что и это заявление было сформулировано неудачно. Вопрос о том, кто же все-таки отдает в Америке приказ о полетах над Советским Союзом, не снимался. Центр тяжести перемещался на обвинение, что виноват сам Советский Союз. Из заявления следовало: такие полеты будут продолжаться и дальше. Большинство корреспондентов на этой пресс-конференции так и поняли — летали, мол, и будем дальше летать.

Президент так и не осознал, что, дав санкцию на полет У-2 1 мая, он поставил Хрущева в крайне трудное положение. Теперь ему было просто невозможно защищать политику разрядки с Соединенными Штатами, учитывая к тому же и возрастающую напряженность в советско-китайских отношениях.

Но и Хрущев не осознавал, насколько необходима была для Эйзенхауэра информация У-2. Причем не только для раскрытия советских военных секретов, но и для того, чтобы сдерживать нарастающую волну требований интенсивного наращивания американской военной мощи.

И еще один сбой. Хрущев явно не понимал, что, публично обличая американских генералов и сержантов, которые-де сами по своей прихоти могут развязать ядерную войну, он вынуждал президента взять на себя всю ответственность за полеты У-2, хотя советский премьер преследовал как раз противоположную цель. Но и в Вашингтоне не прислушались к мудрым словам посла Томпсона о том, что Хрущев пытается найти выход из создавшегося положения и продолжать политику разрядки…

Тут бы самое время вмешаться дипломатии, установить доверительные каналы связи. Но где были мудрые дипломаты? А Эйзенхауэра и Хрущева целиком поглотила борьба за спасение личного престижа как у себя дома, так и за рубежом. Да и была ли в то время возможность избежать иного развития событий?

С утра 11 мая толпы народа запрудили Крымский мост. Хрущев умело правил страной старым, испытанным еще в Древнем Риме способом — хлебом и зрелищами. И хотя день был рабочий, москвичи рвались в парк Горького посмотреть на останки американского самолета. Остряки тут же окрестили это «второй выставкой достижений американского народного хозяйства». Первая была год назад в Сокольниках.

В центре знаменитого своим пивом чешского павильона под ярким светом юпитеров лежал фюзеляж злополучного У-2, напоминающий черную змею. Зловеще выглядели и обломки остро скошенных крыльев.

— Проходите, товарищи, поживей, — покрикивали гиды. — Тысячи людей ждут своей очереди на улице!

Время от времени они включали магнитофонную запись советских радаров, сделанную Пауэрсом, и тогда павильон оглашался звуками их позывных.

Люди проходили мимо стеклянной витрины с тематическим названием «Снаряжение американского шпиона». Там были выставлены уцелевшие фотокамеры, катапультирующееся кресло, оранжево-белый парашют, карта полета и документы Пауэрса, его бесшумный пистолет, сигареты «Кент», пачки различной валюты, а также знаменитая булавка со смертельным ядом.