Ирина Кирилюк - И каждый вечер в час назначенный...

Вчера я проводил художника спектакля Волкова. Он считает, что это будет хороший спектакль: волнующий, красивый, театральный. Он сказал, что в спектакле обнару­живается привлекательная культура, заметная, слагающая необычный образ спектакля. То, что мы успели осветить,— превосходно. Платонов говорит, что такого света в их театре еще не было. Завмуз говорит, что этот спектакль войдет в золотой фонд театра... Замдиректора прослезился на одной из репетиций... Всегда на репетиции приходя свободные актеры.

Но... тьфу, тьфу, тьфу!

Все еще сыро, несобранно, неточно.

Вот поэтому я так много работаю, как-то особенно хочется сделать этот спектакль совершенным. Это очень тонкий момент в актерской жизни. Я часто замечал: актер, сыграв хорошо полюбившуюся ему роль, начинает в свои старые образы привносить интонации, а иногда даже долю привычек из своей новой роли. Такой актер не сумел забыть свое новое детище в вечер старого спектакля. Этим и сложно перевоплощение в практике артиста. Если же человек обладает даром истинного перевоплощения во внут­ренний мир своего героя, который меняет и весь внешний образ поведения артиста, тогда новая успешная роль дей­ствует благотворно на артистическую душу, на его настрое­ние, на его духовную энергию, возбуждая желание к творчеству и рождая в нем тот артистический подъем, который так необходим в любой роли.

Вот именно этого я и желаю тебе. Вот какое я тебе скропал письмо... Когда я помру, ты сможешь издать мои письма под заглавием «Мысли великого Эрина», а в скоб­ках: «который очень любил свою Веруху...»

Всех целую...»

Победа!

«...Ну вот, Верушка, спектакль сдан! Давно я так не волновался на сдаче! Однако финал превзошел мои ожидания.

В зале было много народу — партер и бельэтаж заполнены. Когда занавес опустился, то раздался такой гром аплодисментов, что мой наказ не открывать занавес после долгой паузы был нарушен. Говорят, что на сдачах иногда аплодируют, но очень редко дают занавес. А тут произошло небывалое: 4 раза давали занавес! Потом я слышал из коридора, что зрители вопили: «Режиссера!!!», и вытащили меня... Этого, говорят, здесь не было никогда. Это на сдаче-то!

После того как занавес был опущен, за кулисы прибежа­ли взволнованные и восторженные актеры.

Хотя я и волновался сам, но все же трезвая мысль промелькнула в моей голове: не ажиотаж ли это? Не ударили ли мы трагедийным финалом по сердцам, в то время как надо было ударить зрителям по мозгам?

Но начавшееся чуть позже обсуждение развеяло эти опасения. Присутствовали все «тузы» белорусской культу­ры: и министерство во главе с замминистра, и представите­ли ЦК КПБ, и худсовет театра, и писатели во главе с «патриархом» Крапивой. Да! А Макаенок, как ошпаренный петушок, бегал по театру, бросался на всех, а меня по­здравлял от растерянности трижды, говоря одно слово: «Здорово, здорово, здорово!» С Тикоцким я не виделся до обсуждения, а встретившись взглядом, увидел блестящие молодые глаза и многозначительный большой палец, подня­тый кверху.

Выступавшие употребляли самые «неприличные» выра­жения: «спектакль потрясает», «огромное впечатление», «говорить невозможно», «увидели театр совсем с новой стороны», «большая победа» и т. д.

И каждый выступавший акцентировал внимание на «превосходной режиссерской работе», разбирая сделанное удивительно понятно, говоря о единстве стиля, театрально­сти, интереснейшей форме спектакля.

Санников говорил, что «спектакль произвел большое впечатление, ибо он взволновал и молодежь, и нас, многое видевших стариков. Основное достоинство спектакля что решен образ режиссером». Из ЦК: «Спектакль по-настояще­му театрален... Это настоящая и большая победа театра» Крапива: «Высоко оценивая пьесу, ее художественное письмо, я отмечаю, что работа театра, режиссера особенно, соединяется с авторским образом...»

Какие же выводы?

1. Спектакль получился.

2. Спектакль понятен в своих мыслях.

3. Спектакль полон дыханием современности — об этом говорили многие.

И еще (об этом говорил я) «...моя работа для меня была чрезвычайно интересной потому, что я слева и справа был поддержан двумя большими мастерами своего дела — художником Волковым и композитором Тикоцким, которые, словно два крыла, поднимали меня ввысь...»

***

Надо заметить, что с тех пор прошло более 45 лет. Хочется спросить у Мастера: все ли до конца реализовалось тогда, в 1957 году?..

«...До конца никогда не бывает. Многое ли удалось? Да. Стал бы я сейчас ставить этот спектакль иначе? Нет. Продолжил бы ли я основу замысла? Да. Но это не был бы другой спектакль. Мог быть другой эмоциональный и образный строй, другая стихия спектакля, но принципиально я не отрицаю тот свой первый опус на белорусской сцене...»

Поиск пьесы — кропотливая и мучительная работа для всех режиссеров. Думаю, что Борис Эрин — один из тех, кто очень требовательно подходил к выбору пьес. Он постоянна что-то читал, искал, следил за всеми новинками драматургии

После ошеломляющего успеха спектакля «Ліса і вінаград» («Эзоп») Борис Владимирович долго не мог остановиться ни на одной из предложенных ему пьес. Его не интересовали мелкие проблемы «местечкового уровня». Ре­жиссера интересовали острые, глобальные проблемы чело­веческого бытия. Об этом, в частности, свидетельствует его переписка с Б. Платоновым.

Москва, 1958 г.

«Дорогой мой друг!

Сейчас ночь. Все в доме спят. Я разложил свои дела. Думаю, думаю...

Меня интересуют венные идеи гуманизма и философия античных трагедий. Меня увлекает благородство мыслей и страстность Шекспира, Мольера, бунтарство Ибсена; я думаю о народной трагедии «Борис Годунов», а разве можно остаться равнодушным к таким своеобразным ху­дожникам, как беспокойный Хикмет, преступно молчащий Леонов, изобретательный и умный Брехт, очаровательный своим откровением Эдуардо де Филиппо...

...Меня увлекает величие человеческой мысли и пре­дельная театральная выразительность, образность драма­тического материала и конкретность жанра; наконец, меня увлекает театр в театре, т. е. Художник, а не декоратор, Композитор спектакля, а не наемный музыкант, Осветитель спектакля, а не человек, включающий и выключающий электричество..»

Поэтому неслучайно, что после спектакля «Ліса і вінаград» в Купаловском театре появился замечательный спек­такль «Забыты ўсімі» (1958), а в 1964 году — опять явление. Эрин ставит в память о Назыме Хикмете (с которым он дружил, и между ними были удивительно теплые отношения) спектакль «Дзівак», где гениально (!) играл Виктор Тарасов. «Актер-молчун», как называет его Эрин, который точно воспринимал и впитывал в себя все то, что предлагал режиссер, и втройне отдавал в зал. Режиссер умело, через детали, вел Тарасова к философ­ским откровениям. Заслуженный артист Алексей Баранов­ский плакал на репетиции: «Витька! Ты не представляешь себе, что ты делаешь!..» Этот спектакль имел огромный успех. О нем спорили, писали, выстраивая интересные исследования: в какой степени нужны чудаки обществу и нужны ли они вообще. «...Не было б іх, зямля не перестала б круціцца. А можа, перестала б? Хто ведае? Можа!.. Няўжо дзівакі — фундамент, на якім трымаецца свет, карэнні вечнага дрэва жыцця, а справы, ідэі, адкрыцці, дасягненні — толькі яго плён? Няўжо, жывучы і паміраючы ў імя сваёй ідэі і сумлення, яны гэтым самым становяцца сумленнем чалавецтва, рычагом, які прыводзіць у pyx душу дзіцяці і цэлы народ? Або гэта толькі здаецца? 1 дзіваку адгукаецца толькі такі ж дзівак? А жыццё ідзе сваёй чаргой — рэальнае, бессэнсоўнае, нязменнае?..»