Борис Семов - Воспоминания фронтового радиста (от Риги до Альп)

Меня сагитировали играть в студенческом самодеятельном духовом оркестре на альте.

Альт относится к медным духовым инструментам. Он снабжен мундштуком в виде чашечки. К мундштуку играющий прикладывает губы, вибрирующие при извлечении звука. Мои губы как раз подошли к мундштуку альта. Альт входит в группу аккомпанирующих инструментов.

Основную мелодию ведут труба или баритон. Но иногда и он играет соло. Это когда он воспроизводит 2-3 ноты, а остальные инструменты оркестра молчат. С инструментом освоился быстро.

Вскоре играл простейшие мелодии, а там — уже и полноправный участник оркестра. Первое время очень волновался, если в партии альта было соло. Боялся сыграть невпопад. Потом ничего, привык.

В выдыхаемом воздухе всегда есть пары воды. При низких внешних температурах пары воды конденсируются и вода в трубе накапливается. Иногда туда попадает немного слюны. Воду периодически сливают. Зимой, чтобы избежать возникновения ледяной «пробки», в трубу наливают немного спирта.

Наибольшим достижением нашего оркестра было исполнение марша из оперы «Аида» Верди.

В общежитие вечерами иногда собирались компанией и пели песни.

В те времена в репертуаре были не только лирические песни, но и революционные, патриотические. Пели мы «Варшавянку», «Там вдали у реки», «Вратарь» и др.

Из студенческих песен запомнилась одна:

Ленинград был практически пограничным городом. На Выборгском направлении расстояние от города до границы с Финляндией было всего около 20 километров.

Советское правительство, учитывая складывающую в 1939 году международную обстановку, решило отодвинуть границу от города. Финляндии предложили обменять участок ее территории, расположенный западнее города, на равноценный участок нашей территории на Карельском полуострове. Вместо мирного решения вопроса Финляндия начала вооруженные действия на границе. Так началась Советско-финская война, продлившаяся с конца ноября 1939 года до середины марта 1940 года.

На жизни города война внешне не сказывалась. Все жили и работали, как в мирное время. О ней напоминала лишь проводимая «частичная» мобилизация, да на улицах стало несколько больше людей в военной форме.

За все время войны воздушную тревогу не объявляли ни разу.

Военкомат нас, студентов, не забывал, давал некоторые поручения. Самое тягостное – разносить повестки мобилизуемым «запасникам», стучишь в дверь, прекрасно понимая, что кому-то принес горе, страдания. Сам тоже переживаешь.

Наш институт осуществляет шефство над ранеными с финского фронта, находящимися в Центральном травматологическом институте. Там потребовалось задействовать кинопередвижку.

Как то, вспоминая свои школьные годы, я обмолвился о том, что немного знаком с работой киномеханика. Речь шла о дружбе с моим хорошим школьном товарищем, отец которого был одаренный человек... Он работал киномехаником в городском кинотеатре, держал собственную фотографию и занимался пчелами. Пчеловодству обучал своего сына, а за компанию и меня. Мы ухитрились поймать молодой рой. Нам он выделил старенький улей и мы самостоятельно ухаживали за пчелами.

Нам он разрешал наблюдать за работой киномеханика, в том числе и во время демонстрации фильма, находясь недалеко от открытой двери кинобудки. В будке никому, кроме киномеханика находиться не разрешалось. Дверь всегда должна была быть открытой. Этого требовали правила пожарной безопасности. При случайной задержке в аппарате кинопленка легко воспламенялась и горела как порох.

Управляться с киноаппаратом было сложнее, чем теперь с современными. Тогда мощных электроламп не было. В стационарных киноаппаратах применялась дуговая лампа. Перед сеансом требовалась настройка этой лампы, установка угольных электродов, их регулировка.

Выяснилось, что среди студентов, более-менее знакомых с работой киномеханика, никого, кроме меня, не оказалось. Послали меня к раненным. Надо — значит надо, пошел.

Обслуживать кинопередвижку вроде нет проблем. Источник света в ней не дуговая, а обычно электролампа, правда, ее тоже нужно правильно устанавливать.

Все просто, запустил аппарат, сиди и смотри.

Получилось не так. Наиболее сложным было запустить установку. Двигатель у нее был синхронный. Одной рукой нужно крутить пусковую ручку, а другой в нужный момент включить электродвигатель.

Это достигается практикой, которой у меня не было. Иначе — обрыв кинопленки. На первом сеансе из-за волнения у меня ничего не получалось. Пленку при запуске аппарата оборвал раз пять, уже появилось желание с позором убежать. Меня удержали раненые, они народ терпеливый, дружный. Вместо того, чтобы освистать, подбадривают, как могут, говорят: давай браток, не тушуйся! Наконец успокоился, все пошло хорошо.

Кинозал — в бывшей церкви, удивительная акустика. Если разместить динамики на амвоне (небольшое возвышение перед иконостасом) звук получится сочный, громкий, гремит на весь зал. Если их разместить там, где находятся прихожане, звук получается какой-то тусклый, не яркий.

В травматологический институт поступали раненые не обычные, а в каких-то особых случаях.

Однажды поступил раненый со сквозным пулевым ранением в левое плечо. На рентгеновском снимке в суставе видна какая-то закорючка, похожая на одежный крючок. Кости не задеты, а подвижности в суставе нет. Как крючок мог попасть в сустав – загадка. Судя по расположению входного и выходного отверстий траектория полета такова, что задеть крючок в застежке шинели никак не могла. Нашли и его шинель, она поступила в институт вместе с раненым. В то же время один крючок вверху застежки отсутствовал. Он не оторвался, а как бы срезан был чем-то острым. Раненый вспомнил, что во время ранения шинель у него была расстегнута. Это все объясняло.