Борис Семов - Воспоминания фронтового радиста (от Риги до Альп)

По разным причинам они покинули родные места, много кочевали и, в конце концов, разгромив жившие здесь многочисленные, но слабые племена, где-то тысячу или более лет назад обосновались в Придунае.

Страна богатая. Имеются различные природные ископаемые. Благоприятные условия для ведения сельского хозяйства, плодородные земли, теплый климат.

Уже прошлым стали и Салонта, и последний поселок Орадя.

Смотрю на раскинувшуюся передо мной венгерскую равнину. Примерно в километре от нас виднеется небольшая угольная шахта, на которой работает около 200 рабочих, и небольшой горняцкий поселок. Смотрю не просто с любопытством. Там наши братья по классу, которых наступило время освобождать.

Бой за поселок был скоротечным. Противник отошел, не оказав серьезного сопротивления.

Поселок небольшой, в одну улицу. Дома двухэтажные, многоквартирные, почти точная копия первых построенных у нас на проспекте Ленина в 40–50 гг.

У каждой семьи отдельная квартира. Выделяется одинокий трехэтажный дом. Это общежитие для холостяков. Заселен он меньше чем наполовину.

Шахтой руководят два человека — управляющий, по выполняемой работе сходен с нашим директором. Второй — его заместитель. Он выполняет работу, сходную с работой нашего главного инженера. Еще есть четыре или пять бригадиров, назначаемых из рабочих, совмещающих обычную свою работу и бригадирство.

Дома инженеров существенно отличаются от остальных. Они многокомнатные, имеют большие залы. Непременный атрибут зала — рояль.

Рабочие нас встретили радушно, но без излишнего энтузиазма.

Несколько венгров, себя они называют мадьярами, говорили по-русски. Завязалась оживленная беседа. Говорили о многом, об организации труда, о быте и т.д.

По сложившемуся у меня представлению, уровень жизни горняков соответствовал уровню жизни нашего среднего инженера. Большого желания к участию в революционной борьбе они не проявили.

Характер нашей политической пропаганды существенно изменился после вступления наших войск на территорию Венгрии. Теперь все внимание пропаганды направленно против венгерской армии.

Венгрия была союзницей Германии, а ее войска участвовали в боях вместе с немцами и воевали весьма искусно.

Венгрия и Румыния — страны соседние, а быт и общее настроение у венгров совсем не такое, как у румын.

Венгрия страна богатая. Дома и хозяйственные постройки, как в городах, так и в селах кирпичные, добротные.

Впервые в жизни увидел на окнах многих домов и подвальных помещений прочные железные решетки.

Почти во всех населенных пунктах электрическое освещение, кое-где были телефоны-автоматы. Удивительно, но когда мы приходили, они еще работали.

Нас встречали не очень дружелюбно. У меня сложилось впечатление, что и между собой они часто выясняют отношения.

Во многих домах находили металлические пластинки с отверстиями. Сразу не понял их назначение. Да ведь это кастеты, одеваемые на руку при драках. Оружие страшное.

Поразило обилие порнографической литературы. В иных домах были целые стопки порножурналов. Рассматривали мы эту литературу с любопытством, но особого ажиотажа она у нас не вызвала. Правда, некоторые воины прихватили с собой по несколько фотографий и привезли их в Россию.

В некоторых домах я увидел впервые в жизни электрические торшеры. Очень удобная переносная электролампа. У нас эта штука появилась в торговой сети через много лет после войны.

Впереди — Дебрецен, второй по численности населения город в Венгрии, важный железнодорожный узел.

Когда-то, веков 10 назад, на этом месте было славянское поселение, об этом говорит происхождение названия города. Тогда он назывался по-славянски Добрасила.

За город идут ожесточенные бои. Вечером подошли к восточной окраине города. Завтра утром примем участие в его штурме. Расположились лагерем в поле.

Осень в Венгрии теплая. Однако днем прошел дождь и похолодало. Ночью, наверное, было 4–5 градусов тепла. Радиосвязь до утра не потребуется. Устраиваюсь на ночлег. Выбрал бугорок посуше и повыше. Подостлал плащ-палатку, прикрылся шинелью и заснул.

Просыпаюсь утром, пытаюсь подняться. Падаю на спину сраженный жуткой острой болью в раненой под Воронежем ноге.

Положение скверное. Полковнику уже требуется связь, а я не то что идти, я даже пошевелится не могу.

К полковнику отправил своего радиста Володю, а сам сокрушаюсь, что в такой критический момент произошел рецидив этого ранения, обидно.

Тогда, после операции, хирург сказал, что с ногой, в общем, будет порядок, но ему пришлось удалить часть какой-то мышцы и нерва, а потому всегда буду хромать.

Хромать мне не хотелось, начал тренироваться. Сразу после выписки из госпиталя прошел пешком более 100 километров. Сперва было больно, потом боль почти прошла. Делал разные упражнения, хромать перестал. Вернее, чуть прихрамывал, но окружающим это не было заметно. Правда все ж бывало, что иногда кто-нибудь скажет: «Чего-то ты ногу тянешь».

О ранении начал забывать, и вот, рецидив в самый неподходящий момент.

До этого дня все было хорошо. Раненая нога о себе особенно не напоминала. Чувствовал иногда, что по ноге будто течет теплая жидкость, так, как при ранении текла кровь.

Более постоянным и неприятным является ощущение, что ступня находится в чем-то теплом, влажном. Врачи это постоянное ощущение не существующей на самом деле влаги назвали миражем. Этот «мираж» преследует меня всю жизнь. В ненастную погоду не могу уверенно сказать — промочил ноги или это «мираж».

Не получился из меня Мересьев.

Таких острых рецидивов травмы, как под Дебреценом, больше не было. Иной раз похромаешь неделю, другую, и все проходит. В мирное время лишь один раз прихватило. В доперестроечные времена горожан частенько посылали помогать то строителям таскать кирпичи, то в совхозы на уборочную.

Однажды осенью поехал в совхоз, в ненастную погоду, на уборку картофеля. Целый день добросовестно ползал по полю, собрал несколько ведер картофеля. На следующий день травма дала о себе знать. Несмотря на усилия врачей, недели две был на больничном. Не мог ходить.

Положили меня на повозку, подвезли к одному из крайних домов и отнесли в подвал, в котором укрывались местные жители, в основном женщины и несколько инвалидов.

Дальше на повозке двигаться было невозможно, улица, дворы и все вокруг простреливалось оружейно-пулеметным огнем.

Водрузили меня в подвале на стол, кто-то дал на всякий случай револьвер. И уехали, сказав, что вернутся, как будет возможность.

Лежу на столе, то ли заснул, то ли сознание потерял, не знаю.

Открываю глаза, смотрю, слушаю. Револьвер лежит возле меня, в подвале мертвая тишина.