Составитель-Дмитрий Нич - Варлам Шаламов в свидетельствах современников

А жену мою спросили: «А вы кого здесь представляете?»

Она ответила: «Колыму».***

– А-а-а, –протянула спросившая и покачала головой.

Наконец, машина тронулась и по 2-й Брестской улице мы выехали к Белорусскому вокзалу, а затем на Ленинградское шоссе.

Дом для престарелых и инвалидов находился в черте города, недалеко от станции метро «Планерная». Доехали мы туда в самом начале четвертого. Формально повода отказаться от приема Шаламова не было, но две женщины в белых халатах, сестры или врачи – трудно сказать, долго и как будто подозрительно изучали документы Шаламова, с недоумением смотрели на него самого.

– Да разве он для нашего дома?

Наталья Ивановна, не давая укрепиться сомнениям, горячо убеждала женщин в белых халатах, что относительно Шаламова все согласовано.

– Это у него только такой вид. Мы торопились и не смогли его как следует одеть.

Подошла пожилая, но крепкая няня. Она критически осмотрела Шаламова, заявила:

– Я его, такого, мыть не буду.

Здесь уж мы с Натальей Ивановной в два голоса сказали, что заплатим за это дополнительно, на что няня не особенно уверенно ответила:

– Деньги мне не нужны.

Но по всему было видно, что она помоет Шаламова и деньги возьмет. Наконец начали оформлять документы. Меня попросили сказать Шаламову, куда его привезли. Он выслушал и ответил: «Знаю. Спасибо».

На первое время в целях карантина Шаламова поместили на первом этаже. Я помог ему дойти в отведенную комнату. Снял с него пальто, шапку, пиджак и повесил на вешалку. Когда снял с ног тяжелые полуботинки и два разных по цвету носка, все ужаснулись и попросили меня довести его до ванной комнаты. А там уже пришлось помогать и мыть.

Вымытый и переодетый во все чистое, Варлам Тихонович с видимым удовольствием вытянулся на кровати. Из двух кроватей, стоявших в комнате, он выбрал для себя более жесткую, объясняя это тем, что он всю жизнь спал на жестком.

Прощаясь, я обещал его навещать. «Спасибо», – ответил он и натянул на себя простыню до самого подбородка. Поспешные сборы, переезд, волнения, мысли – примут или не примут, каждого из нас утомили по-своему. Я это почувствовал только тогда, когда вместе с Натальей Ивановной покинул территорию дома, в котором остался Шаламов.

Наталья Ивановна весьма усердно благодарила меня за помощь и говорила, что хорошо, когда в трудную минуту находятся близкие друзья.

А был ли я по-настоящему близким другом Шаламова? Вряд ли. Моя жена справедливо заметила в разгар всех моих хлопот:

– Вот ведь как получилось: никогда ты с ним не дружил, а теперь он весь полностью тебе достался.

В Москве мы с Шаламовым встречались не больше десяти раз. Правда, до Москвы, около тридцати лет тому назад, мы впервые познакомились на Колыме, в поселке Левый берег. Он был тогда еще заключенным, работал фельдшером в больнице. Я был уже вольным, хотя с приставкой «бывший з/к» и с весьма шаткими правами.

Поселок Дебин, который тогда чаще называли Левый берег, на фоне приисков и местечек Колымы казался оазисом в фаю вечной мерзлоты. Этот поселок возник на месте расположения воинской части «Колымский полк». После войны полк перевели на материк, а добротные двухэтажные дома с центральным отоплением, кирпичные казармы и некоторые другие службы передали центральной больнице УСВИТЛа. По тем временам это было неслыханной роскошью.

Варлам Тихонович попал во вновь организованную больницу с какого-то прииска в состоянии крайнего истощения. Но судьба пощадила его, он остался жив, окреп, а добрые люди из числа з/к и вольнонаемных помогли ему остаться работать в больнице фельдшером. Там, в просторном больничном коридоре, и состоялась наша первая встреча. Мы говорили о литературе, именах, к ней причастных, о том, кто на каком прииске работал. Спрашивать, кто за что сидит тогда было не принято. Все знали, что люди нашего круга осуждены судом или Особым Совещанием по 58-й статье, а все остальное было от лукавого. Мы были люди разного возраста и одинаковой судьбы. Оба жили и учились в Москве, оба затем прошли дорогами, что ведут до сибирских гор.

Когда Шаламов узнал, что моя жена – дочь А. К. Воронского, он как-то сразу подобрел и, что называется, раскрылся душой; сказал, что очень любит Воронского как критика и беллетриста, тут же назвал добрую половину книг известного писателя.

За первой встречей последовали новые. Больница не была отгорожена от поселка, и несколько дней спустя я пригласил В. Т. к себе домой. Впоследствии он много раз бывал у нас дома. Говорили мы больше о литературе – теме, одинаково близкой всем нам, часто не соглашались, спорили. В разговорах В. Т. много раз признавался, что из поэтов больше всего любит Блока и Пастернака, считал, что они лучше всех определяют нашу эпоху. Он всегда внимательно следил за литературой, высказывал собственные оценки. Писать что-либо в то время было небезопасно, но в свободные минуты В. Т. много читал. Помогал ему в подборе книг В. В. Португалов. Часть книг Шаламов брал у меня.

Однажды он неожиданно предложил нам устроить вечер стихов Пастернака. Вначале мы с женой согласились, а потом уклонились от предложения. Именно в это время Галина Александровна после второго ареста была приговорена к ссылке «до особого распоряжения». И хотя время травли Пастернака еще не пришло, устраивать «вечер поэзии» в условиях Колымы 1949 года было добровольным безумием. Варлам Тихонович, видимо, учел это и не настаивал на своем.

Проживая с В. Т. Шаламовым около трех лет в одном поселке, я имел возможность близко наблюдать его. Мне всегда казалось, что этот высокий, худой, замкнутый, малообщительный человек живет своей внутренней жизнью. Шаламов, кажется, никогда не курил и не пил спиртного. Думаю, что это с его стороны не требовало никаких усилий воли. Просто он был человеком, не нуждающимся в подобных стимуляторах.

Я никогда не видел его смеющимся или хотя бы улыбающимся. Он почти не пользовался возможностью бывать на свежем воздухе, казалось, его вовсе не интересовали неповторимые краски северной природы.

Позже, когда я ближе познакомился с поэтически творчеством Шаламова, то убедился, что первое впечатление не всегда верно. Шаламов умел видеть природу, понимал и любил ее, но скорее разумом, чем сердцем.

В Москве в узком кругу знакомых В. Т. иногда рассказывал, как ему приходилось работать на колымских приисках, добывая «металл № 1» – золото на пятидесятиградусном морозе при 12-14 часовом рабочем дне.

Как-то раз, когда он кончил рассказывать, одна дама из «окололитературных кругов» сказала: «Варлам Тихонович! Но ведь вы там дышали свежим воздухом!»

Шаламов выразительно посмотрел на даму и резко ответил: «Я этим вашим свежим воздухом сыт вот так... по горло».