Составитель-Дмитрий Нич - Варлам Шаламов в свидетельствах современников

– Ему ведь было примерно семьдесят пять тогда? Поразительное здоровье, столько перенести и дожить до таких лет, это уж от природы.

– Один из тысяч выжил... Вообще-то он из породы людей выносливых – высокий, жилистый. Да повезло еще: попал работать в санчасть. На лесоповале да в золотом забое никто долго не выдерживал.

Доктор К. допил коньяк и взял в рот сигарету, без которой мог жить, лишь когда спал и ел.

– В общем видно было, что дела его плохи. Вскоре он умер...»

Фрагменты рассказа Ирины Полянской «Тихая комната», опубликован в журнале «Новый мир», №3, 1995, сетевая версия на сайте Журнальный зал http://magazines.russ.ru/ novyi_mi/ 1995/3/polyan.html(В интервью под названием «Литература – это послание» Полянская говорит: «Я нашла и опросила нескольких людей, близко знавших Шаламова, и в результате этих изысканий собрала кое-какой материал. В итоге родился рассказ об этой комнате, построенный на свидетельствах очевидцев, воссоздающий бытовые подробности и детали жизни этого писателя, нигде в рассказе прямо не называемого... Дом этот, к сожалению, давно снесен»).

«Одна женщина, работник редакции журнала, в который он приходил со стихами, вспоминала о нем так:

– Он был страшен, страшен, как огромный паук или краб, загребавший конечностями при ходьбе. Руки – как клешни, стригущие воздух, ступни огромные и косолапые. И под стать его телу был голос – сорванный, хриплый, изломанный. Одет он был во что-то темное, большое, точно с чужого плеча, в какую-то хламиду, как Христос у Крамского. Он вызывал страх и желание немедленно отвести глаза. Стихотворения его я прочитала позже и была потрясена несовпадением его облика с их чистой и культурной интонацией.[...]

Другая женщина, редактор его единственной прижизненной журнальной публикации, совсем иначе описала его:

– У него была поразительная осанка, с какой в прежние годы и в самом деле невозможно было удержаться на воле. Много я видела известных писателей, они все перебывали у нас в журнале, но даже у самых маститых, к кому приходилось гонять курьера за их рукописями, хотя они жили в двух минутах ходьбы от редакции, не было такой осанки, как они ни пыжились. Это, наверное, врожденное. Он был высок, временами, когда чувствовал к себе расположение, делался красив, очень тщателен и разборчив в одежде. Помню его в длинном, черном, широком, почти рыцарском – на нем – плаще... Речь его была яркой, образной, за ним хотелось записывать. Он сопровождал свои рассказы плавной и крупной, как у священника, жестикуляцией. Замечательно читал свои и чужие стихи, особенно Пастернака, влияние которого чувствовал на себе какое-то время. Он любил хорошего, умного собеседника, буквально впивался в него и долго не отпускал...»

О Шаламове и Александре Морозове

В программе «Памяти Александра Морозова», 2008, на сайте OpenSpace поэт Михаил Айзенберг рассказывает, как Александр Морозов «считывал» с губ тяжело больного Шаламова его последний сборник стихов.

Видеозапись http://www.openspace.ru/literature/events/details/3374/

«Если бы не Саша, мы не знали бы «полного» Шаламова. Потому что уже в доме престарелых Шаламов сочинял стихи и написал довольно много стихотворений, целый корпус, в сущности, целый сборник. Стихотворений совершенно других, совершенно особенных и замечательных. Но он не мог не только их записать, в силу состояния здоровья, но даже сказать кому-то, что он эти стихи сочинил – его никто не понимал, его речь. Никто, кроме Саши, который понял, что Шаламов ему пытается сказать об этих стихах, и стал записывать эти стихи по строчке, по букве,.. я не знаю, по звуку. Сверяя с автором. И в результате этих стихов накопилось на целый сборник, и Саша опубликовал их, еще при жизни Шаламова, ну, за границей, разумеется […]

Абсолютно невозможно забыть, как он читал стихи. Ну прежде всего Мандельштама, но и Шаламова, и своего любимого Стаса Красовицкого, но прежде всего Шаламова. Он читал требовательно и хищно. Никто так не читал».

Шаламов и Наталья Кинд

«Кинд переправила на Запад «Колымские рассказы» В. Шаламова. Благодаря ей проза Шаламова дошла до русского и европейского читателей еще при жизни автора. Она же на 40-й день после смерти писателя устроила у себя вечер его памяти.[...]

Когда в Москву из ссылок и скитаний вернулась Н.Я. Мандельштам, Кинд стала ей близким человеком, другом и помощницей. Надежда Яковлевна писала о Наталье Владимировне: «Живется ей трудно, но в ней есть какое-то высокое благородство, не позволяющее ей жить легче. Мне она на редкость мила и нужна».

В 1956 г. Кинд подружилась с Натальей Ивановной Столяровой. Душевный и жизненный опыт старшей подруги, ее эрудиция, человеческие связи, трагическая судьба влияли на формирование интересов и настроений Натальи Владимировны, все более вовлекая ее в дела русских диссидентов[...] До самой смерти Столяровой (1984) две Натальи были неразлучны. Их появление – немолодых, но элегантных, блестящих, красивых, смелых, остроумных – всюду вносило громадный заряд энергии».

В. А. Баскина, «О геологе Наталье Кинд». Опубликовано в журнале «Природа», № 6, 2001. Сетевая версия на сайте VIVOS VOCO

http://vivovoco.rsl.ru/VV/PAPERS/BIO/KIND.HTM

Шаламов и Станислав Куняев

«Очень ценил Станислава Куняева стоящий в стороне от тогдашней литературной борьбы Варлам Шаламов. Это видно и по надписям, и по подаренным книгам.

К книге «Московские облака»: «Станиславу Юрьевичу Куняеву с глубоким уважением и симпатией. Автор. 18 сентября 1972. Москва. В. Шаламов».

К книге «Точка кипения»: «Станиславу Юрьевичу Куняеву – шлю очередной свой опус. Автор. С великим уважением и симпатией. В. Шаламов. Сентябрь 1977 года».

Из статьи Владимира Бондаренко в газете «Завтра». Сетевая версия на сайте газеты http://www.zavtra.ru/denlit/135/11.html

Путь Шаламова в психбольницу

«Метродепо начинается прямо за дорогой, за бетонным забором, кажущимся сверху игрушечным, и веером расходится в сторону улицы Свободы. Ручкой своей веер упирается в другую улицу, названную именем латвийского писателя и госдеятеля Вилиса Лациса, а дальней своей стороной – через линейку гаражей – в лес. Лес стеною стоит на горизонте, всё остальное – это огромное небо, только справа, вдали видны редкие огоньки Новых Химок, а слева, тоже на изрядном отдалении, дома по Вилиса Лациса. И еще, прямо передо мной, между метродепо и лесом, торцами глядя на Вилиса Лациса, стоят два пятиэтажных корпуса дома для престарелых, соединенные крытой галереей. Это не обычный дом для престарелых[...]