Люси Уорсли - В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта

Она была абсолютно права. Мы действительно считаем ее бессмертной. Ровно два дня спустя, 17 июля, боль вернулась.

Тем не менее в последние месяцы жизни Джейн считала, что на нее снизошло благословение. «Чем жить до глубокой старости, – писала она Энн Шарп, – я бы предпочла умереть сейчас, благословленная нежной привязанностью своего семейства, – прежде чем я переживу их или их любовь ко мне».

Джейн с любовью пишет о семье, но если мы обратимся к ее жизни на Колледж-стрит, то… не обнаружим там родственников. После смерти Джейн Остины называли ее дочерью прихода, членом дружной, счастливой семьи. Но в последние дни из всех братьев и сестер рядом с ней была только Кассандра – краткие визиты не в счет. Джейн больше никогда не увидит свою мать. В начале июля Джеймс вернулся из деловой поездки в Лондон, но, похоже, не дал себе труда преодолеть еще шестнадцать миль, чтобы попрощаться с сестрой. Не приехал также Фрэнк из Чотона. Только Генри и Чарльз, «особенные» младшие братья Джейн, нанесли ей прощальный визит – но даже они не остались с ней до самого конца.

Пустоту заполнила другая семья Джейн – одинокие женщины, воспетые в этой книге. На соседней улице жили сестры Бигг, рядом все время находилась Кассандра. Единственным членом клана Остинов, кто приехал в Винчестер, чтобы ухаживать за Джейн, была Мэри.

Она вернулась домой в Стивентон, думая, что Джейн пошла на поправку, но теперь Кассандра попросила ее приехать снова, «потому что сиделку нельзя оставлять на ночь; ее несколько раз заставали спящей». На первый взгляд кажется странным, что Мэри, которую Джейн так часто и так язвительно критиковала, была единственным членом семьи, которая предложила реальную помощь. Но Мэри Остин в девичестве звали Мэри Ллойд, а Мэри и Марта Ллойд были лучшими подругами Джейн и Кассандры. Мужчины приезжали с краткими визитами, выражали свое сочувствие и уезжали, а женщины объединялись и окружали больную заботой.

Джеймс следил из Стивентона за новостями и сообщал сыну, что «симптомы болезни, которые возобновились после четырех-пяти дней в Винчестере, не ослабевают, и мистер Лайфорд сказал нам открыто, что ее состояние безнадежно… при таком пульсе болезнь не может тянуться долго».

На Колледж-стрит Джейн вставала с постели и с 9 утра до 10 вечера лежала «на диване». Но ела она вместе с Кассандрой «довольно аккуратно, могла обслуживать себя и переходить из одной комнаты в другую». Она по-прежнему не теряла надежды и писала подруге, что «один раз меня выносили на улицу в портшезе, и я хочу это повторить, а еще пересесть в кресло-каталку, когда позволит погода».

Но вскоре Джейн не смогла даже писать. У нее оставались только любовь окружающих и письма. Ее преданным корреспондентом была Фанни Найт. «Я никогда не забуду, – впоследствии говорила ей Кассандра, – свидетельств любви, которые ты ей выказывала во время болезни, когда писала те добрые, забавные письма». Она рассказывала, как Джейн брала каждое письмо, «читала его сама, потом давала мне, а потом недолго, но довольно оживленно обсуждала со мной его содержание». Но в то же время «слабость лишала ее того интереса ко всему, которым она отличалась». Однажды Кассандра спросила ее, хочет ли она чего-нибудь, и Джейн в ответ процитировала слова Христианина из «Путешествия пилигрима»: «Ничего, только умереть». Кассандра, в точности как в книге, ответила ей лишь «жалобным плачем».

17 июля Кассандра отлучилась из дома по какому-то мелкому делу, а когда вернулась, нашла сестру без сознания. Джейн сама отправила Кассандру – «с поручением», на котором «настаивала» – возможно, в надежде избавить сестру от зрелища смерти. Впрочем, к возвращению Кассандры Джейн была еще жива. Позвали мистера Лайфорда, и он «дал ей что-то, чтобы облегчить страдания». Это сильнодействующее лекарство, вероятно морфий, привело Джейн в «состояние спокойного бесчувствия», сохранявшееся всю ночь. Кризис наступил в половине четвертого утра, в низшей точке суточного цикла.

Впоследствии мистер Лайфорд утверждал, что «предположительно лопнул крупный кровеносный сосуд… можно сказать, что после четырех месяцев болезни она умерла внезапно». Он часто говорил нечто подобное родственникам своих пациентов, чтобы те думали, что дорогие им люди умерли внезапно, без мучений.

На самом деле все произошло немного иначе. Джейн умирала на протяжении всей короткой летней ночи. Кассандра «шесть часов сидела рядом с ней с подушкой на коленях, чтобы поддерживать ее голову, которая почти скатилась с кровати». Устав, Кассандра позволила Мэри сменить себя, но в три часа ночи вернулась. Джейн была еще жива: «Каждый вдох сопровождался слабым движением головы, почти до самого конца». В дневнике Мэри Остин, таком же практичном, как хозяйка, отмечается, что «Джейн испустила последний вздох в половине пятого утра; с ней были только мы с Кассандрой».

Кассандра в течение нескольких следующих дней подробно описала смерть сестры. Джейн «почувствовала, что умирает, примерно за полчаса до того, как успокоилась и как будто впала в беспамятство», читаем мы. «В эти полчаса… она не могла нам объяснить, что ее мучит… Она говорила: «Боже, дай мне терпения. Молитесь за меня. Молитесь за меня». Голос ее был страдальческим, но говорила она разборчиво».

Теперь Джейн, лежавшая на кровати в доме на Колледж-стрит, выглядела умиротворенной. «Она была похожа на прекрасную статую», писала Кассандра, «с таким светлым безмятежным выражением на лице, что его было приятно созерцать». Конечно, Кассандра рисовала «совершенный образ», которого требовала семья Остин и который у самой Джейн, наверное, вызвал бы «отвращение и негодование». Кто знает, как на самом деле выглядело ее мертвое тело? Но не подлежит сомнению, что любящий взгляд Кассандры видел только красоту. Теперь Кассандре предстояло последний раз позаботиться о сестре: «Я сама закрыла ей глаза, и это было большой наградой для меня – оказать ей эту последнюю услугу».

«Их связывали почти идеальные любовь и доверие, – писала племянница Джейн, – и столь же сильной и долгой была печаль оставшейся жить, когда они расстались навек». На протяжении всей этой книги голос Джейн звучал громче – ворчал, смеялся, подтрунивал, хвалил. Несмотря на подчиненное положение в иерархии двух сестер, Джейн заслонила Кассандру и почти вытеснила ее из нашего рассказа. Представление о Кассандре как об эмоционально холодном человеке также не вполне справедливо. После смерти сестры она словно хвасталась своим стоицизмом, и эти слова часто ставили ей в укор: «Я совсем не подавлена и лишь немного «нелюдима».

Но мы не должны забывать о характерной для Георгианской эпохи вере в добродетель смирения, что может многое объяснить в жизни этих двух женщин. Для меня равнодушные слова Кассандры звучат фальшиво. Лишь смерть Джейн заставляет Кассандру взяться за перо и поразить наше сердце трогательными признаниями, достойными ее сестры: «Я лишилась сокровища, такой сестры и друга, каких у меня никогда не будет. Она была солнцем моей жизни, золотым бликом на каждой радости, утешением в каждой печали. У меня не было ни одной мысли, которую бы я скрыла от нее, и теперь я словно бы лишилась части себя».