Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

Хотя кони несли нас с огромной быстротой, мне казалось, будто я не трогаюсь с места: настолько однообразны были картины, мелькавшие за окном. Песчаные равнины, кое-где березовые рощи и редкие селения, в которых все дома выстроены из дерева по одному образцу, — ничего иного моему взору не представало. Я словно видела страшный сон — тот, в котором, как быстро ни иди, все равно остаешься на месте. Страна эта казалась мне воплощением бесконечного пространства, для пересечения которого требуется вечность. Мимо нас на невероятной скорости, не останавливаясь ни на минуту, то и дело проносились курьеры в небольших повозках, запряженных парой лошадей. Из-за рытвин на дороге повозки сотрясались от толчков, и курьеры порой взлетали с деревянной скамейки, на которой сидели, на несколько футов вверх, но с изумительной ловкостью опускались на прежнее место и тотчас кричали по-русски «пошел», вкладывая в эти слова такую страсть, какую французы выказывают в час битвы. Славянский язык на редкость звучен; пожалуй, в иных русских словах, столь непохожих на слова западных языков, есть даже нечто металлическое; в них слышится звон меди. 667

На полпути между Киевом и Москвой почтовые лошади сделались более редки; чувствовалась близость армии. Нам приходилось ожидать на станциях по несколько часов. Мы видели резервные корпуса, спешившие на помощь русской армии. Казаки, не дожидаясь приказа и не получив мундиров, шли на войну в серых одеяниях с широкими капюшонами, с длинными пиками в руках. 668Я совсем иначе представляла себе казаков; 669живут они, как я и думала, за Днепром, ведут независимый образ жизни на манер дикарей, однако во время войны беспрекословно исполняют приказы командиров. Обычно самыми грозными кажутся воины, облаченные в яркие мундиры. Тусклые тона казацкого платья внушают страх совсем иного рода: кажется, будто в бой идут призраки.

Я начинала бояться, как бы путешествие мое не прервалось в ту самую минуту, когда необходимость двигаться как можно быстрее сделалась особенно явной. Один из моих спутников, встревоженный стремительным наступлением французов, опасался, что из-за близости французской армии мне может вовсе не достаться лошадей; 670проводя по пять-шесть часов в виду почтовой станции, ибо внутри чаще всего не находилось комнаты, где я бы могла отдохнуть, я с содроганием вспоминала эту армию, которая могла настигнуть меня на краю Европы и сделать положение мое разом и трагическим, и смешным. Ибо для предприятий, подобных моему, неудача губительна вдвойне: об обстоятельствах, вынудивших меня пуститься в путь, знали далеко не все; люди, не ведавшие, что родной дом сделался для меня тюрьмой, начали бы спрашивать, зачем я его покинула, и непременно нашлись бы доброхоты, объявляющие с сокрушенным видом, что они, разумеется, мне сочувствуют, но лучше бы мне было не трогаться с места. Опирайся тиран только на своих прямых сторонников, он бы очень скоро утратил могущество; странная вещь, доказывающая более, чем что-либо иное, ничтожество рода человеческого: посредственности в большинстве своем верно служат всякому, кто стоит у власти. Они поклоняются свершившемуся факту и, видя, что угнетатель торжествует, а жертве вынесен приговор, спешат оправдать не столько тирана, сколько судьбу, орудием которой он является. Причины такого раболепства коренятся, по всей вероятности, в слабости ума и характера; впрочем, человек вообще нуждается в оправдании собственной участи, какой бы она ни была, ибо видит в этом способ жить в мире с судьбой.

Наконец я достигла Орловской и Тульской губерний, так часто упоминавшихся позже в бюллетенях обеих армий; теперь у меня наконец появилась надежда отдалиться от театра военных действий. В этих уединенных краях — ибо провинциальные русские города имеют вид весьма пустынный — мне оказали прекрасный прием. Несколько помещиков явились в мою гостиницу, дабы высказать восхищение моими книгами; признаюсь, я была польщена, узнав, что пользуюсь известностью так далеко от родины. Супруга губернатора приняла меня на азиатский манер — с шербетом и розами. 671Комната ее, украшенная музыкальными инструментами и картинами, имеет вид весьма элегантный. В Европе повсюду бросается в глаза контраст между богатством и бедностью. В России же, можно сказать, не замечаешь ни того, ни другого. Народ не бедствует; дворяне способны, при необходимости, вести тот же образ жизни, что и простолюдины; отличительная черта этой страны есть сочетание самых тяжких лишений и самых утонченных удовольствий. Помещики, в чьих домах собрано все самое роскошное, чем дарят нас далекие страны, в дороге едят хуже французских крестьян и умеют переносить не только на войне, но и в прочих жизненных обстоятельствах нескончаемые физические тяготы. Живя в суровом климате, в стране, большую часть которой покрывают болота, пустыни и леса, русские принуждены постоянно вступать в борьбу с природой. Даже фрукты и цветы здесь растут только в теплицах; 672овощей почти не выращивают; виноградников нигде нет. Такой образ жизни, какой ведет во Франции любой крестьянин, в России могут себе позволить только богачи. Здесь самые необходимые вещи суть предметы роскоши; поэтому когда роскошь недоступна, люди отказываются и от предметов первой необходимости. То, что англичане именуют комфортом, а мы — удобством, 673в России редкость. Однажды некий французский генерал заказал для полога своей кровати расшитую ткань до такой степени роскошную, что необходимого количества отыскать не смогли. «Ну что ж! — сказал он. — Раз этой ткани не нашлось, бросьте мне вон там, в углу, охапку сена, я прекрасно высплюсь на ней». 674Точно так же ведут себя русские вельможи. Самое блистательное великолепие кажется их воображению несовершенным, но если эта поэзия пышности им недоступна, они готовы пить мед, спать на голом полу и скакать днем и ночью на телеге, нимало не сожалея о роскоши, кажется, столь им привычной. С помощью богатства они, пожалуй, стремятся скорее поражать других, нежели радовать самих себя, точь-в-точь как жители Востока, которые принимают чужестранцев с великой любезностью и осыпают их дарами, собственным же довольством зачастую пренебрегают. Вот одна из причин, объясняющих, отчего русские так мужественно перенесли все бедствия, причиненные им пожаром Москвы. Можно сказать, что богатство для русских — почетный караул, который они без сожаления выставляют на защиту отечества; роскошь не развратила здешних богачей, более привычных к внешнему блеску, нежели к заботе о своем удобстве, так что, принося состояние в жертву родине, они услаждают свою гордость едва ли не больше, чем когда тратили деньги на пышное убранство своих жилищ. Народ этот — исполин во всем, обычные мерки в России не в ходу. Я не желаю тем самым сказать, что русским вовсе неведомо ни подлинное величие, ни постоянство, однако дерзость их воображения не знает пределов, колоссальное в их стране берет верх над соразмерным, отвага — над расчетливостью, и если они не достигают цели, то лишь потому, что оставляют ее далеко позади.