Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

Наконец я увидела государя, самодержавного волею законов и нравов, умеренного волею собственного характера. Вначале меня представили императрице Елизавете — ангелу-хранителю России; одного ее взгляда достало бы, кажется, чтобы покарать самых страшных злодеев или вознаградить самых отважных героев. Манеры у нее весьма сдержанные, но речи очень живые: силу и жар ее чувствам и мнениям сообщают мысли, исполненные великодушия. Разговор с императрицей имел для меня очарование неизъяснимое, рождаемое не величием сана собеседницы, но гармонией ее души; давно мне не доводилось встречать такого полного согласия между могуществом и добродетелью. 763

Я имела честь беседовать с императрицей, когда дверь отворилась и меня удостоил своим посещением император Александр. Более всего поразило меня в его лице выражение доброты и достоинства, которые, казалось, слились воедино и сделались решительно неразлучны. Тронула меня и благородная простота, с какой он в первых же фразах, мне адресованных, благоволил коснуться вопросов первостепенных. Я всегда почитала признаком посредственности боязнь обсуждать самое существо дела, свойственную большинству европейских государей; они опасаются произносить слова, могущие прозвучать всерьез и возыметь результат. Император Александр, напротив, говорил со мной так, как говорили бы английские государственные мужи, рассчитывающие на собственные силы, а не на крепостные стены, отгораживающие от мира. Император Александр, которого Наполеон попытался изобразить в ложном свете, — человек умный и превосходно образованный; не знаю, найдется ли в его империи хоть один министр, так же хорошо сведущий во всем, что касается до принятия решений государственных и до их исполнения. Он не скрыл от меня, что сожалеет о том энтузиазме, какой выказал в сношениях с Наполеоном. 764Один из предков Александра питал сходные чувства к Фридриху Второму. 765Как бы, однако, ни заблуждались люди насчет прославленных полководцев, в основе подобных иллюзий всегда лежат чувства благородные.

Впрочем, император Александр описал с большой проницательностью действие, произведенное на него беседами с Бонапартом, в ходе которых тот говорил вещи самые противоположные, словно ожидал, что собеседник, не замечая, что одна противоречит другой, будет изумляться каждой из них по отдельности. Рассказал он мне и об уроках в духе Макиавелли, которые Наполеон счел приличным ему преподать: «Заметьте, говорил Наполеон, я стараюсь ссорить меж собой моих министров и генералов, чтобы они доносили мне друг на друга; я обращаюсь с приближенными так, чтобы они без устали друг другу завидовали: сегодня один мнит себя в особой милости, завтра — другой, но никто из них не может быть уверен в моем расположении вполне». 766Теория разом и заурядная, и скверная! Неужели рано или поздно не явится среди нас некто, стоящий выше этого человека, и не докажет ее бесполезность? Ради торжества своего священного дела нравственность обязана одерживать на земле блистательные победы. Тот, кто сознает все величие этого дела, с радостью пожертвует ему любыми успехами, однако тем гордецам, которые принимают пороки души за глубину мысли, следует внушить, что если безнравственность выказывает ум от случая к случаю, добродетель исполнена гения всегда.

Убедившись в том, что император Александр в сношениях своих с Наполеоном был всегда чистосердечен, я в то же самое время уверилась, что он не последует примеру несчастных германских государей и не подпишет мира с врагом народов и королей. Человек твердый и прямодушный не может дважды принимать на веру одну и ту же ложь. Александр удостаивает своей доверенности и лишает ее только по очень глубоком размышлении. В начале царствования молодость и красота нового императора могли дать повод подозревать его в легкомыслии, однако в душе он серьезен, как бывают серьезны люди, познавшие несчастье. Александр, по его словам, сожалеет, что не обладает талантами полководца; 767я отвечала на это признание, исполненное благородной скромности, что государей на свете меньше, чем полководцев, и что поддерживать своим примером дух нации значит одержать величайшую из побед — ту, какой до сих пор еще никто не одерживал. 768Император Александр с жаром рассказывал мне о своей нации и о том, на что она способна. Упомянул он и о своем — известном всему свету — желании улучшить участь крестьян, до сих пор находящихся в крепостной зависимости. 769«Ваше величество, — отвечала я, — в вашей империи конституцией служит ваш характер, а порукой в ее исполнении — ваша совесть». 770— «Даже если это правда, — возразил он, — человек — не более чем счастливая случайность». Великолепные слова, каких, я полагаю, не произносил до сего дня ни один самодержец! Сколько добродетели потребно, чтобы осудить деспотизм, будучи деспотом; сколько добродетели необходимо, чтобы ни разу не употребить во зло абсолютную власть в стране, где сами подданные изумляются умеренности столь редкостной! 771

В Петербурге, например, вельможи исповедуют принципы куда менее либеральные, чем сам император. 772Привыкнув самовластно распоряжаться судьбою своих крестьян, они ради поддержания системы деспотизма ждут от монарха правления столь же самовластительного. Третьего сословия в России пока не существует, однако постепенно оно начинает здесь образовываться; принадлежащими к нему могут считаться сыновья священников и купцов, а также редкие крестьяне, получившие от своих господ право заниматься изящными искусствами. Вдобавок русское дворянство не похоже на дворянство немецкое и французское. В России дворянином становится всякий, кто получил военное звание. 773Становится здесь дворянином и всякий, кого этой милости удостоит император. 774Разумеется, знатные роды, каковы Нарышкины, Долгорукие, Голицыны и проч., будут всегда занимать в империи первые места, тем не менее аристократические преимущества в России принадлежат людям, в один прекрасный день возведенным в дворянское достоинство по воле монарха, а все буржуа мечтают, чтобы сыновья их сделались офицерами и тем самым вошли в сословие привилегированное. Посему всякая учеба прекращается в пятнадцать лет; юноши стремятся как можно скорее вступить в военную службу, всем же прочим пренебрегают. Теперь, разумеется, не время бранить порядок вещей, следствием которого сделались подвиги столь прекрасные, однако если в Европе вновь установится мир, можно будет заметить, не погрешив против истины, что в гражданском отношении внутреннее устройство России страдает покамест большими несовершенствами. Русские полны энергии и величия, однако зачастую как в управлении страной, так и в жизни частной им недостает порядка и образованности. Петр I, сделав Россию державой европейской, сообщил ей, без сомнения, большие преимущества, однако взамен окончательно покорил Россию деспотическому правлению, начала которого заложил еще его отец. Екатерина II, напротив, пользовалась предоставленной ей абсолютной властью с большой умеренностью. Способствуй политические обстоятельства установлению в Европе мира, иначе говоря, перестань земля страдать от зла, которое сеет на ней один-единственный человек, Александр мог бы заняться исключительно усовершенствованием собственной своей державы и сочинением таких законов, которые обеспечили бы России благополучие не только при жизни нынешнего ее правителя.