Беньямино Джильи - Воспоминания

5 января 1922 года я спел первую новую партию в этом сезоне — партию Миллио в опере «Король города Из» франко-испанского композитора Лало. Гатти-Казацца ввел в театре «Метрополитен» непреложное правило — каждая опера должна исполняться на своем родном языке. В этот раз мне срочно пришлось заняться французским языком. Нужно ли говорить, что критики не упустили случая пройтись по этому поводу и отпустили в мой адрес далеко не лестные замечания о моем произношении.

В основе либретто оперы «Король города Из» — печальная бретонская легенда об одном затонувшем городе. Музыка оперы довольно приятная, настолько даже, что после первого представления в 1888 году опера долго оставалась в репертуаре и была очень популярна. Но по существу она не поднимается выше обыкновенной посредственности. Нью-Йоркская публика слушала ее сейчас впервые, но вообще в Америке она уже ставилась еще в 1890 году в знаменитом нью-орлеанском оперном театре, который потом сгорел. Лало, хоть он и известен как приверженец Вагнера

во Франции, был, в сущности, композитором лирического склада, и вагнеровский стиль, более или менее протяжного письма, который он выбрал для этой онеры, в общем выходит за рамки его возможностей.

Настоящая оперная музыка должна быть очень характерной, своеобразной, отличаться богатством и разнообразием тем и мелодий, наконец, должна отвечать законам сцены. Всего этого Лало явно недоставало. У него бы лучше получилось, если бы он последовал условной схеме итальянской опера-сериа, которая требует от композитора только умения связать воедино несколько привлекательных мелодий. Подлинные музыкальные достоинства этой оперы проявляются лишь в увертюре и в серенаде III акта — оба эти отрывка хорошо известны, потому что часто исполняются в концертах. Для увертюры Лало удачно нашел темы, которые сумел затем хорошо развить симфонически. Если же говорить о сюжете оперы, то действие в нем развивается само собой, как придется.

Состав исполнителей в нью-йоркской постановке этой оперы был самым великолепным, какой только мог дать «Метрополитен»: партию Розен пела Франчес Альда, Маргарет — Роза Понселле, принца Карнака — Джузеппе Данизе, короля — Леон Ротиер и Сан-Корентина — Паоло Апаниан. Не артисты были виноваты в том, что опера, несмотря на успех в Париже, нисколько не тронула нью-йоркскую публику. Только два раза равнодушие ее сменилось восторгом — после увертюры, которой великолепно продирижировал Альберт Вольф, [31] Альберт Вольф (р. 1884) много лет состоял глав- ным дирижером парижской «Опера-комик». В 1936 г. гаст­ролировал в СССР. и после того, как я исполнил арию «Напрасно, любимая моя...». Мне очень повезло, что единственная большая ария во всей опере — ария тенора. И хотя я был рад этому, мне все же было немного неловко за бурные аплодисменты, которые выпали на мою долю, в то время как моим коллегам лишь изредка похлопывали из вежливости.

Опера «Андре Шенье» имела в предыдущем сезоне такой большой успех, что Гатти-Казацца решил повторить ее в этом сезоне с теми же исполнителями главных партий: с Клаудией Муцио и мною. И в самом деле впоследствии эта опера много лет неизменно входила в репертуар театра. Затем я снова пел в «Богеме», на этот раз с Лукрецией Бори. С ней же пел я впервые в «Метрополитен» в «Мадам Баттерфляй» и в «Манон» Массне.

«Манон» давала мне великолепную возможность показать себя. Партия де Грие всегда была одной из самых любимых моих партий — еще с тех пор, когда я впервые пел ее в Генуе, где моей партнершей была капризная Розина Сторкьо. Теперь, разумеется, мне предстояло петь на французском языке. И, к моему большому удивлению, труды мои были полностью вознаграждены одним очень приятным открытием — оказывается, петь на языке оригинала гораздо легче, потому что слова лучше ложатся на музыку;,

Необычайное уважение к оригиналу — подобного я никогда не встречал в Италии — сказывалось и в другой характерной особенности: в соответствии со стилем «опера-буфф» сохранялся разговорный диалог оперы в самом точном его звучании.

В большинстве же оперных театров, кроме Франции, разговорный диалог в «Манон» обычно заменяют речитативами, переделывая таким образом оперу и произвольно переводя ее в стиль «Гранд-опера», если придерживаться французской терминологии.

О «Манон» в «Метрополитен» у меня остались очень хорошие воспоминания. Когда опера ставилась в театре впервые — 1 января 1895 года, — партию де Грие пел великий французский тенор Жан де Решке. [32] Жан де Решке (1850-1925) — знаменитый польский певец (тенор); почти всю жизнь пел в оперных театрах Франции. Год спустя он снова пел в этой опере вместе с великой Мельбой. [33] Жан де Решке (1850-1925) — знаменитый польский певец (тенор); почти всю жизнь пел в оперных театрах Франции. И наконец, после нескольких посредственных постановок, в 1909 году состоялся великолепный спектакль с участием Карузо и Джеральдины Фаррар. Так что сравнение тут, видимо, было неизбежно, хотя это как раз тот вид критики, к которому я никогда не мог до конца привыкнуть. «У Джильи неподходящий вид для де Грие. Недосягаемое совершенство исполнения партии де Грие в «Метрополитен» навсегда останется за Решке...» Ну, а тот факт, что критики эти в то время, когда пел Решке, могли слушать еще только колыбельные песенки в своих кроватках, по-видимому, не имел для них никакого значения, — писали они об этом так, будто действительно слушали его сами. И все же критики признавали, что я «изумительно» пел «Арию мечты». Это было уже немало. И хотя я рассердился за то, что меня так безапелляционно осудили и навсегда лишили лестного эпитета «недосягаемое совершенство», отдав его Решке, меня все же утешил тот очевидный и волнующий факт, что давно уже отзвучавший голос может все-таки жить и сохраняться в памяти людей.

В феврале 1922 года я пел в опере Каталани «Лорелея», которая тогда впервые ставилась в «Метрополитен». Эта постановка отвечала планам Гатти- Казацца воссоздать некоторые небольшие оперы из репертуара XIX века и была намного лучше, чем постановка в Буэнос-Айресе. Партию Лорелеи пела Клаудиа Муцио, Рудольфа — Хозе Мардонес, Анны — Мария Сунделиус и барона Германа — Джузеппе Данизе. Опера имела столь же шумный успех, сколь сильным был провал «Короля города Из». Я еще раз порадовался, что творение Каталани живет.

В начале марта 1922 года я пел в «Тоске» с американской певицей Джеральдиной Фаррар. Это был ее прощальный спектакль — она уходила со сцены. В конце спектакля ее буквально засыпали цветами, и они, по крайней мере, помогли ей скрыть слезы. Последнее прощание с публикой мучительно для актера, это всегда очень трудный момент и как бы предвестие смерти.