Уильям Грейвс - Американская интервенция в Сибири. 1918–1920 [Воспоминания командующего экспедиционным корпусом] [litres]

В конце марта 1919 года ночью во Владивостоке по приказу Иванова-Ринова белые арестовали вице-президента областного земства, редактора местной газеты и еще двух человек, а в 5 часов утра их отправили на запад в тюремном вагоне. Во Владивостоке было хорошо известно, что этих четверых отправили к Семенову на казнь.

Вскоре после этого в американскую штаб-квартиру пришли жены троих из этих людей, которые хотели встретиться со мной. Я попросил офицера, пришедшего ко мне с докладом, объяснить им, что это происшествие меня не касается и что я ничего не могу сделать, но их ответ не удовлетворил, и они отказались уходить, пока не встретятся со мной. Утром, когда, встав в обычное время и проходя мимо своего кабинета, я увидел, что женщины до сих пор там, я вошел туда и объяснил им, что мы не можем вмешиваться во внутренние конфликты русских. Меня поразило, с каким спокойствием и решимостью держались эти женщины.

Женщина, говорившая от лица остальных, выслушала меня и спокойным голосом ответила, что жители Владивостока полагают, что союзники несут ответственность за порядок в городе и за то, чтобы обезопасить их от подобного произвола. Потом она сказала: «В городе зреет бунт, и все мы хотим, чтобы вы и другие союзники продолжали придерживаться своей политики невмешательства». Она добавила, что русские реакционеры, совершившие это беззаконие, получили оружие от союзников, но с ними удастся справиться, если союзники не станут вмешиваться. Я не стал больше ничего говорить этим женщинам, и они ушли.

Вскоре после того как я закончил завтракать, ко мне пришел британский верховный комиссар сэр Чарльз Элиот и в очень возбужденной манере сказал, что, по его сведениям, я заявил, будто американские войска не будут использованы для предотвращения бунта. Поскольку я ни с кем не обсуждал этот вопрос и не заявлял ничего подобного, ответил сэру Чарльзу, что его неверно информировали. Тогда он спросил меня, буду ли я использовать американские войска в случае восстания, и я ответил, что не могу утверждать, какие действия я предприму, пока не буду знать, что это за восстание и какова его причина. Он возмутился еще сильнее и сказал, что от этого зависит жизнь британских подданных и британская собственность, и он должен знать, каковы будут мои действия.

В конце концов, после недолгой перепалки, я сказал сэру Чарльзу, что прекрасно понимаю, о чем он хочет знать. Он хочет знать, стану ли я защищать Иванова-Ринова и Хорвата, и я могу ответить на этот вопрос. Ответ состоит в том, что он имеет информацию о хладнокровной расправе, которую они учинили, а Соединенные Штаты никогда не имели обычая защищать убийц, поэтому я не намерен защищать их ни сейчас, ни в дальнейшем. И если Иванова-Ринова приведут к американской штабквартире и повесят напротив на телеграфном столбе, то ни один американский солдат и пальцем не пошевелит. Такой ответ, видимо, удовлетворил сэра Чарльза, потому что он немедленно удалился. Я всегда считал, что британцы и японцы знали о том, что белые собираются произвести эти аресты.

Тюремный вагон был остановлен на станции Пограничная, находившейся на железнодорожной ветке из Сибири в Маньчжурию. Мне показалось, что, когда сэр Чарльз вернулся к себе, он обсудил вопрос с белыми русскими и, возможно, с кем-то еще, и они решили во избежание риска восстания задержать вагон.

В Пограничной у русских стоял точно такой же тюремный вагон, как тот, в котором находились арестованные, и, как только они прибыли на станцию, вагоны поменяли. Пустой вагон поставили на место того, который пришел с поездом, идущим на запад, а тот, в котором находились арестованные, поставили на место пустого. Очевидно, что это была попытка кого-то обмануть.

В донесениях, пришедших во Владивосток по телеграфу от американского Русского железнодорожного сервисного корпуса, сообщалось, что вагон, который вопреки всеобщим ожиданиям не был отправлен к Семенову, перевели с магистральной ветки и отправили на юг в сторону Чанчуня. Эти действия имели целью создать впечатление, что арестантов вовсе не собирались отправлять на казнь к Семенову. Вокруг тюремного вагона, который, как предполагалось, стоял пустым на Пограничной, выставили японских часовых, не позволявших никому подойти к нему близко. Отнести пленникам еду посылали двенадцатилетнего мальчика. Когда мальчик принес им еду в первый раз, он воспользовался случаем и, несмотря на присутствие часового, вполголоса сказал, что механик поезда, ждущего отправления во Владивосток, готов отвезти записку, которую они хотели бы передать своим семьям. Они послали записку, и таким образом их местопребывание стало известно еще до того, как другой вагон, следовавший в сторону Чанчуня, успел отправиться в путь.

Командующие союзников созвали совещание, и я предложил послать командующему русских Иванову-Ринову уведомление, что, поскольку союзники отвечают за порядок во Владивостоке, на них лежит обязанность обеспечить соблюдение законности в отношении всех жителей, и мы не можем допустить, чтобы русских арестовывали и увозили из Владивостока, где должен решаться вопрос об их виновности или невиновности. Если такой вопрос возникает, мы требуем, чтобы нам предоставили право послать в суд своего представителя для определения, обеспечивает ли суд справедливое рассмотрение дела.

Французский представитель заявил, что это вмешательство во внутренние дела России и вопрос политики, которой мы не должны касаться. Японец, председательствовавший на совещании, заявил, что, поскольку среди нас нет единодушия, вопрос снимается. Я возразил японцу, сказав, что прошел тот день, когда он мог накладывать вето на действия большинства союзных командующих, что уведомление будет послано, а те, кто не желает его подписывать, могут этого не делать. Французский представитель ответил, что он должен проконсультироваться со своим правительством, и попросил, чтобы мы подождали, пока он отправит телеграмму в Париж, на что мы с готовностью согласились. Спустя три или четыре дня уведомление было послано Иванову-Ринову и все союзные командующие его подписали. Генерала Блэра, бывшего в то время представителем Британии, выбрали для того, чтобы отвезти резолюцию в штаб-квартиру русских. В результате арестованные так и не были отправлены из Пограничной на запад, и через несколько дней после передачи резолюции русскому штабу их перевезли в Никольск, где передали военному трибуналу. Там они пробыли около двух недель, после чего их освободили.

В тот период, когда подвергался наибольшей критике, я неожиданно получил поддержку со стороны полковника Бутенко, назначенного русскими и союзниками комендантом крепости Владивосток еще до моего приезда в Сибирь. Он явился ко мне и через переводчика объяснил, что, по его убеждению, попытки оказать поддержку какой-то группе русских со стороны союзников ни к чему хорошему не приведут. Результатом будет возмущение значительной части русского народа, и это лишь навредит тем целям, которых желают достичь союзники. Он сказал, что считает мою политику, заключавшуюся в соблюдении нейтралитета, единственной дающей надежду на стабилизацию положения. Он также сказал, что я наверняка знаю о недовольстве моей политикой не только со стороны русских антибольшевистских кругов, но и со стороны союзников. В связи с этим он не мог явиться ко мне иначе как после полуночи, тем не менее я могу рассчитывать на любое возможное содействие с его стороны.