Уильям Грейвс - Американская интервенция в Сибири. 1918–1920 [Воспоминания командующего экспедиционным корпусом] [litres]

В своих комментариях офицер писал:

«Я обнаружил, что пол в комнате, где избивали этих людей, залит кровью, и стены также забрызганы кровью. С потолка по-прежнему свисала проволока и веревочные петли, на которых этих людей подвешивали за шею. На них тоже была кровь. Помимо этого я выяснил, что некоторых из этих людей обливали кипятком и жгли каленым железом, нагретым в маленькой печке, которая находилась в комнате.

Я побывал на том месте, где расстреляли этих людей. Их выстроили в ряд и застрелили. В каждом теле оказалось по меньшей мере три пулевых отверстия, а в некоторых до шести и более. По-видимому, сначала им стреляли по ногам, а потом выше по телу».

Молодой офицер, проводивший расследование, собрал и сообщил гораздо больше свидетельских показаний, но все остальные свидетельства во всех подробностях совпадали с теми, которые я процитировал выше.

Этот случай казался настолько вопиющим, что я приказал молодому офицеру доложить обо всем лично мне. Он не был кадровым армейским офицером и оказался на службе только во время войны. Я навсегда запомнил слова, которые он произнес, после того как я закончил его расспрашивать. Он сказал: «Генерал, ради бога, никогда больше не посылайте меня с подобными заданиями. Я был близок к тому, чтобы снять мундир и присоединиться к этим людям, чтобы помочь им всем, чем могу».

Из Спасского, находившегося на железной дороге между Владивостоком и Хабаровском совершенно в другом районе, чем Гордеевка, офицер разведки прислал следующее донесение в отношении посланных туда русских офицеров: «Они, смеясь, рассказывали о своих недавних рейдах в поисках оружия и боеприпасов. Чтобы продемонстрировать жителям серьезность своего задания, они входили в деревню, хватали первого попавшегося человека и давали ему пятьдесят ударов кнутом, после чего били еще, если у них появлялась причина подозревать, что он утаил какую-то информацию».

Если бы это был единичный случай, его можно было бы приписать хвастовству невежественных молодых офицеров, но донесения показывали, что подобная практика имела место и в других местах Дальнего Востока. Сообщения об этих жутких зверствах доходили до меня с самых разных железнодорожных станций, где стояли американские войска. Во многих из этих сообщений утверждалось, что издевательства над крестьянами чинили японские солдаты или русские в присутствии и под прикрытием японских войск. Я не имел возможности проверить девять из десяти этих сообщений, но даже если бы мы провели расследование и выяснили, что они правдивы, мы бы не смогли ничего сделать. Целью этого террора было не только посеять страх среди крестьян. Япония и русские сторонники самодержавия надеялись создать обстановку, которая спровоцирует попытки крестьян защитить себя, что, в свою очередь, могло оправдать просьбу к союзникам прислать дополнительные войска, чтобы разбить большевиков. После систематических жестоких рейдов по поиску оружия эти бедные люди лишились всех средств самозащиты и могли только молиться и надеяться, что русские войска, набранные по мобилизации, не станут сочувствовать правительству Колчака и, взбунтовавшись, спасут их от страшных издевательств, которым они подвергались.

Сторонники Колчака, включая Семенова и Калмыкова, которые на словах заявляли, что тоже поддерживают его, группировались вдоль Уссурийской, Китайско-Восточной и Транссибирской железных дорог. Они не могли бы существовать в удалении от железных дорог. По моему мнению, за время моего пребывания в Восточной Сибири Колчак никогда не пользовался достаточной поддержкой народа, и, если бы он лишился поддержки союзников, его сторонники разбежались бы в течение месяца.

Судя по щедрой материальной и финансовой поддержке, которую оказывала Япония реакционным правителям Восточной Сибири, а также по тем энергичным усилиям, с которыми она и ее платные русские агенты сеяли там террор, я всегда считал и считаю, что японцы постоянно ждали и искали какого-то случая, какого-то события, которое могло бы дать им повод приказать Семенову объявить Восточную Сибирь независимой от остальной России. Это могло быть представлено как необходимый шаг в борьбе с большевизмом.

Японские и казачьи командиры все время пытались приписать свои проблемы присутствию солдат Соединенных Штатов и тому, что каждый раз, когда кто-то из них обращался ко мне с предложением использовать американские войска, я отвечал, что наши силы не будут принимать участия во внутренних конфликтах и не станут защищать ни одну из сторон. Японцы и их казачьи марионетки надеялись создать для Соединенных Штатов такую ситуацию, когда мы были бы атакованы большевиками, и тогда мне пришлось бы встать на их сторону. Это избавило бы их от массы проблем.

25 февраля 1919 года я, в числе прочего, телеграфировал в Вашингтон следующее: «Генерал Романовский, представляющий Колчака, проинформировал меня вчера о том, что в настоящее время русский народ четко разделился на две партии, и тот, кто не с ними, тот против них; что они вынуждены бороться за свое существование и предлагают мне независимо от союзников предпринять такие шаги против их врагов в Восточной Сибири, которые они считают необходимыми».

Такая характеристика ситуации соответствовала действительности. В тот же самый день представитель земства сообщил мне: «Средний класс настроен резко против вновь сформированных русских войск, поскольку они плохо обращаются с людьми и избивают их. Это неприятие может распространиться и на союзников, поскольку люди считают, что такое положение не могло бы существовать, если бы в Сибири не было союзных войск».

Сам я считал, что никто не может интерпретировать данные мне предписания иначе, чем их интерпретировал я, хотя мне было известно, что отношение нашего генерального консула в Сибири господина Харриса к моему поведению никак нельзя назвать одобрительным. И еще, хотя я не знал этого наверняка, как в случае с мистером Харрисом, я чувствовал, что русский отдел Государственного департамента мне не симпатизирует. У меня была причина полагать, что мистер Моррис, который был тогда американским послом в Японии и занимался в Государственном департаменте русским вопросом на Дальнем Востоке, искренне одобряет мою позицию в Сибири.

С целью избежать недопонимания я телеграфировал в военное министерство: «Атмосфера становится все более напряженной, поскольку каждая фракция заявляет, что если вы не с ними, то вы против них. Японцы начали кампанию по подавлению восстания в Амурской области, и мой отказ разрешить использование американских войск в столкновениях между различными русскими группировками позволил партии реакционеров объявить американцев большевиками. Это же позволило другой стороне заявить, что мы потворствуем реакционерам, поскольку наше присутствие позволяет реакционерам творить бесчинства в отношении людей, чего они не могли бы делать, если бы здесь не было союзных войск. Никто не сомневается в справедливости последнего утверждения. Япония и Соединенные Штаты находятся в Сибири с одной и той же провозглашенной целью, но в отношении участия во внутренних конфликтах действуют прямо противоположным образом. В связи с этим мне кажется разумным спросить, является ли моя линия поведения, состоящая в том, чтобы считать проблему с большевиками в Сибири исключительно внутренним делом, в котором я не должен принимать участия, той политикой, которой ждет от меня министерство».