Уильям Грейвс - Американская интервенция в Сибири. 1918–1920 [Воспоминания командующего экспедиционным корпусом] [litres]

В связи с либеральным заявлением, сделанным Колчаком мистеру Шарки из Ассошиэйтед Пресс и генеральному консулу США Харрису, мистер Фишер в своей книге «Советы и международные дела» утверждает, что в секретных архивах колчаковского министра иностранных дел обнаружена телеграмма от финансового агента Временного российского правительства в Вашингтоне господина Угета, где сказано, «что Верховный правитель заявляет о своей либеральной политике с целью расположить к себе общественное мнение Соединенных Штатов».

В своих докладах и телеграммах я обращал внимание на жестокости по отношению к людям не только со стороны войск Семенова и Калмыкова, но и со стороны войск Колчака, находившихся под непосредственным командованием Иванова-Ринова. За его частями случаи нападений и грабежа числились почти в таком же количестве, как за отрядами Семенова и Калмыкова, хотя войска под командованием Иванова-Ринова и Хорвата не совершали такого количества убийств, как войска Калмыкова.

Иванов-Ринов и Хорват признавали власть Колчака, и он, если бы захотел, мог бы прекратить эксцессы со стороны белогвардейских войск. Но суть дела в том, что было бы неразумно ожидать, будто сложившаяся веками практика приверженцев самодержавия изменится в одночасье. Особенно с учетом того, что шанс предания гласности творимых ими жестокостей был очень мал. В своей решимости уничтожить большевизм союзники так глубоко увязли в сибирских делах, что если и могли, то лишь слабо возражали против эксцессов со стороны русских приверженцев самодержавия.

Что касается заявления, сделанного адмиралом Колчаком Вашингтону через генерального консула Харриса, то хорошо известно, что Харрису не нравились донесения военных, и он не только сыграл важную роль в том, что я получил из Вашингтона ту странную телеграмму, где говорилось, что правительство Соединенных Штатов желает получать информацию о положении дел в Сибири от Государственного департамента, но и сообщал, что армия в Сибири ведет политическую игру. Последующие события ясно показали, кто вел политическую игру, и это была не армия.

В декабре 1918 года адмирал Колчак издал приказ о мобилизации всех офицеров и солдат российской армии, в число которых попадали практически все русские призывного возраста. В связи с объявлением мобилизации я в своем докладе писал: «В некоторых кругах полагают, что вооружение такого большого количества людей представляет опасность, поскольку в тех местах, откуда набираются солдаты, народ в действительности выступает против самодержавной формы правления».

Своим приказом о мобилизации адмирал Колчак сделал большой шаг к краху своего режима.

Когда я только приехал в Сибирь, отовсюду звучали заявления о том, что русским из других частей Сибири необходимо оружие, чтобы сражаться с центральной властью, но крестьянам сказали, что теперь в Сибирь пришли союзники и русским больше не понадобится оружие для самозащиты. Большое количество оружия крестьяне возвращали добровольно, но в случае отказа по деревням рассылали казаков, которые забирали его силой. Если у крестьянина находили винтовку и патроны, это всегда означало для него страшное избиение кнутом, а зачастую и смерть. Таким обазом удалось забрать у крестьян почти все оружие, что позволило казачьим войскам с легкостью осуществлять свои безжалостные походы по Дальнему Востоку, сопровождавшиеся убийствами и грабежами.

Удивительно, что офицеры царской армии не понимали необходимости изменений в армейской практике царских времен, и зверства, совершавшиеся к востоку от озера Байкал, стали настолько массовыми, что ни один свободно мыслящий человек не мог усомниться в правдивости сообщений о многочисленных эксцессах. 24 января я писал военному министерству: «В настоящее время во Владивостоке проходит съезд выборных представителей земств из всех областей, примыкающих к озеру Байкал, из Иркутска, Семипалатинска. Кроме того, на этом съезде присутствуют представители дум».

Эти господа, вернее их весьма представительная делегация, приходили ко мне, и я был впечатлен их умом, информированностью и честностью.

Колчак отправил своему представителю во Владивостоке приказ «не допустить, чтобы на съезде затрагивались или обсуждались вопросы, касающиеся его власти, конституционных прав или политики». Съезд проходил в соответствии с законом, и вопросы, которые он собирался обсуждать, были опубликованы. Все заседания и обсуждения тоже были публичными. Можно ли было более ясно заявить представителям земств, законно избранных народом, что отныне верховная власть в Сибири будет не представительной, а автократической?

Вскоре стало очевидно, что заявление, сделанное Колчаком господину Шарки, предназначалось исключительно для внутреннего потребления в Соединенных Штатах. У всех возникал один вопрос: действительно ли Колчак сторонник определенных уступок, которых требовал народ, или в глубине души он монархист? По моему мнению, в том, что касается угнетения и подавления огромного большинства русского народа, он исповедовал те же идеи, что и монархисты. Он окружил себя сторонниками абсолютизма самого разного толка и таким образом делал вид, что не в состоянии действовать согласно своим личным убеждениям. Часто можно было услышать, что по своим взглядам он слишком либерален и, возможно, ему хотелось бы проявлять больший либерализм, однако я никогда не видел никаких признаков либерализма в его действиях по отношению к народу.

30 января я, в числе прочего, телеграфировал военному министерству:

«27 января из Екатеринбурга от майора Слотера получено следующее донесение: «Власть большевиков здесь растет. Служба шпионажа сообщает, что любая русская армия обречена на развал. Приказ мобилизовать пять новых возрастов равносилен созданию армии для большевиков. Новая мобилизация – это самое худшее, что можно сделать».

Это сообщение пришло из Западной Сибири, находящейся от меня в 6 километрах, и то же самое я сообщал о положении в Восточной Сибири. И о таких сообщениях генеральный консул Харрис писал, что «армия играет в политику».

30 декабря 1918 года капитан Скайлер телеграфировал мне из Омска: «Только что в Омск прибыли девять новых офицеров японского штаба. Они пытаются сформировать в России японскую партию. Особенно они активны среди армейских офицеров и имеют определенный успех. Они обещают все, что угодно, независимо от того, могут это выполнить или нет, и указывают на отсутствие реальной помощи со стороны союзников, несмотря на их посулы».

Этот ход Япония сделала, чтобы окончательно и бесповоротно определить, как быть с адмиралом Колчаком. Если бы ей удалось удачно договориться с ним, японцы смогли бы распространить свое влияние дальше на запад от Байкала.