Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Большую часть времени мы предпочитали бродить по городу вдвоем с Кимом. Перед отъездом домой устроили пикник на снегу. Володя угощал нас терпким домашним вином, которым мы запивали хлеб с сыром, и при этом не произносил тостов.

В Москве нас встретила такая же погода. Весна и здесь заставила себя ждать.

Армения — Азербайджан — Средняя Азия

В ноябре 1971 года нам сказали, что, по некоторым сведениям, Киму угрожает опасность — его разыскивают, поэтому необходимо на месяц уехать подальше от Москвы. Хотя он и не очень верил этим слухам, но подчинился. Посовещавшись, мы выбрали Армению, где раньше не бывали.

Нас поселили недалеко от Еревана, в особняке, затерянном среди гор. К дому ведет одна дорога. Она заканчивается у ворот, которые охраняет сторож в будке. Перед фасадом разбит небольшой парк. Территория окружена высоким железным забором. Окна нашей спальни выходят на пустырь. Вокруг дома до самого горизонта в беспорядке громоздятся голые валуны. Пейзаж суровый и унылый. Казалось, что мы живем в неприступной крепости. Но вскоре выяснилось, что это впечатление обманчиво. Однажды, когда я беззаботно нежилась под лучами солнышка на балконе, услышала шепот. Посмотрела вниз: стоит молоденький парнишка и зовет: «Иди сюда!» Пришлось броситься на поиски телохранителя.

Телохранители, Володя и Жорж, постоянно сопровождают нас, сменяя друг друга. Мы прогуливаемся взад-вперед по единственной аллее, и Ким спрашивает Володю:

— Представьте себе, кто-то бросается на меня с ножом или пистолетом. Что вы сможете сделать?

— Ничего, — признается тот.

Помимо телохранителей к нашим услугам были повар, молодой жуликоватый парень, и пожилая женщина, выполнявшая роль официантки и горничной.

На завтрак подавался самый дорогой коньяк. Несмотря на наши протесты, Жорж решительно откупоривал бутылку и наливал нам по рюмке, к которой мы не прикасались. К обеду появлялась новая бутылка, к ужину — третья. А мы тем временем пили только сухое вино, которое армяне, в отличие от грузин, совсем не пьют.

Однажды за обедом глава армянского КГБ удивленно воскликнул:

— Почему Ким сегодня не пьет коньяк?

Смысл этой реплики дошел до меня позднее, когда однажды за ужином Ким попросил сухого вина, но его не оказалось. Володя пошел на кухню, и там ему сказали, что мы, оказывается, выпили весь запас спиртных напитков. И я вспомнила, как Жорж манипулировал коньяком, как повар зазывал своего приятеля, размахивая бутылкой. Разгадать нехитрую интригу не составило труда. Каждый день три бутылки самого дорогого коньяка, к которому мы не притрагивались, списывались на счет Кима. Сухое армянское вино, которое он пил, стоило 70 копеек за бутылку, и даже в нем было отказано дорогому гостю.

Когда мы отправились на вечернюю прогулку, я решила поговорить с Володей. Он производил впечатление честного и открытого юноши, и мне хотелось, чтобы ему стала известна истина. Володя сказал, что сам видел, как Жорж уносил домой бутылки коньяка, и собирается написать об этом рапорт. Не знаю, решился ли он на это: Жорж был гораздо старше его и по чину, и по возрасту.

Как телохранитель Жорж тоже проявил себя не с лучшей стороны. Однажды, прогуливаясь по нашей аллее, мы повстречали барана. Вместо того чтобы «ответить улыбкой» на наше приветствие, он принял воинственную позу и ринулся на Кима. Тот встретил его ударом кулака в лоб (к счастью, безрогий). Баран развернулся, разбежался и снова бросился в атаку. Киму удалось отбиться. Я бегала вокруг, пытаясь отвлечь на себя внимание нападающего. Жорж в это время стоял в стороне и снисходительно наблюдал за поединком. По-видимому, он считал, что Ким наслаждается ролью тореадора.

С каждым разом баран увеличивал свой разбег, и мне наконец удалось оттащить Кима. Воспоминания об этом поединке сохранились надолго.

— Его лоб как камень, — говорил Ким. — Я не знал, что армянскому барану нельзя сказать «доброе утро».

Его руки распухли и посинели. Он с трудом держал нож и вилку и морщился от боли во время рукопожатий. Зато две собаки, в отличие от барана, были настроены очень дружелюбно и всегда гуляли с нами.

Поначалу наше заточение было не в тягость. Погода стояла сухая и солнечная. Мы часто ездили на экскурсии в сопровождении уже трех телохранителей: один находился рядом с нашим шофером и двое в следующей за нами машине.

На этот раз с нами едет первый человек армянского КГБ. Отправляемся полюбоваться на древний храм. Дорога длинная и утомительная. Уезжали — было тепло и солнечно, а через два часа попали в метель. Машина продвигалась медленно, поэтому к цели нашего путешествия — старинному храму — мы приблизились только спустя четыре часа.

Этот одинокий исполин, полуразрушенный и заброшенный, сохранил свою величавую красоту. Едва мы ступили под его своды и стали осматриваться, как услышали:

— Поехали, поехали, нечего здесь смотреть. Нас ждут. Пытаемся немного задержаться, но нас бесцеремонно выпроваживают. Все озабочены тем, что мы опаздываем к обеду — на целых два часа!

Снова светит солнце. Мы подъезжаем к нетерпеливой толпе встречающих. Каково же было мое и Кима удивление, когда вместо остывающего обеда мы увидели костер, разведенный вокруг большого бревна. Когда оно превратится в угли, на них зажарят шашлык. А пока мы изнываем от скуки в толпе начальственных мужчин. Нас приглашают в дом, где стайка женщин хлопочет вокруг длинных столов, расставляя горы закусок. Мы сидим в стороне, глотая слюнки, и я вспоминаю хороший английский обычай, когда гостю сразу предлагают что-нибудь выпить.

Проходит час-другой, прежде чем все усаживаются. Теперь начинается спешка. Мы не успеваем прикоснуться к закускам, потому что подают суп, не успеваем его попробовать, как уже несут отварное мясо, затем шашлык и что-то еще и еще. Все это надо запивать коньяком вперемежку с водкой, так как окружающие ревниво следят за недопитой рюмкой, воспринимая это как личную обиду.

Большую часть времени мы проводили в своей «крепости», и, когда стали откровенно скучать, нас обрадовали сообщением о поездке на Севан. Выезжаем рано утром, чтобы поспеть к обеду. Нас снова сопровождает высокое начальство. Заезжаем в маленькую деревню.

— Здесь, — говорят нам, — продается самый вкусный лаваш.

У обочины стоит старуха, одетая очень бедно, почти в лохмотьях, с перекинутыми через руку длинными лепешками. Наш радушный хозяин покупает у нее хлеб и приглашает нас посмотреть, как его выпекают. Поднимаемся в дом. Там, в тесной темной комнате, под грудой тряпок и старых ватников держат лаваш, чтобы он не остывал. Как нелепо выглядел наш высокий чин в изящном черном костюме и белоснежной рубашке на фоне такой откровенной нищеты! Но он этого не замечал и чувствовал себя непринужденно, по-хозяйски раскидывал серые тряпки и щупал теплый хлеб.