Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Наше пребывание в Азербайджане было коротким и, в общем, приятным. Там все проходило гладко, если не считать одного забавного эпизода. Когда мы возвращались из загородной поездки, в двух наших машинах одновременно закончился бензин, и нам вместе с сопровождением, включая главного начальника, пришлось в сумерках шагать по шоссе несколько километров. Но намеченное посещение цирка все-таки состоялось — мы успели ко второму отделению.

Из Азербайджана на пароме переправились в Туркмению. В Ашхабаде нас поселили в большой современной гостинице, где не было воды. Администратор упорно твердил, что вода на самом деле есть, просто я не умею пользоваться кранами. Только мы собрались отдохнуть от официальных банкетов, как явился наш сопровождающий, Саша: его тетя приглашает всех на обед. Я заболела, по-видимому где-то отравилась, и мы с Кимом отказываемся.

— Это невозможно, — возмущается Саша, — тетя обидится.

И Ким приносит себя в жертву тете, которую в глаза не видел и скорее всего никогда больше не увидит, а я остаюсь. Тем не менее Сашины родственники оказались людьми симпатичными, и вечер прошел приятно для Кима.

И опять бесконечные обеды и разные дяди и тети, которых нельзя обидеть. В Армении все-таки было некоторое преимущество — в большинстве случаев присутствовали одни и те же лица. Здесь же каждый день — новое место, новые встречи. Снова и снова калейдоскоп незнакомых лиц, которые на нас, измученных, выплескивают свою нерастраченную энергию. Самым трудным было то, что, исчерпав все слова благодарности и восторга по поводу приема, мы не знали, о чем с ними говорить. По-моему, встречавшие нас обычно не имели представления, кто такой Ким, и даже не интересовались этим. Просто выполняли свой долг гостеприимства, как они его понимали.

Все начиналось с «пиалушки чая», в которую затем наливался коньяк. Ким называл его «армянским чаем». Еда была вкусная и чрезмерно обильная, а коньяк лился рекой. На пикнике им даже ополаскивали рюмки. Когда мы уже до предела насыщены закусками, подают шашлык, от которого нельзя отказываться. Кажется, что уже наелся на всю оставшуюся жизнь. И тут приносят плов — короля всех блюд. Не отведать его — значит нанести личное оскорбление хозяину.

Мы безмерно устали от постоянного давления: «берите, берите». Между тем наши гостеприимные хозяева всерьез обижаются, если мы чего-то не съели или не выпили.

В Ташкенте Сашу сменил Суннат. Он прошел с нами весь путь до самой Москвы. Это был приятный и толковый парень. Он относился к нам с пониманием и сочувствием, но не мог вмешиваться, когда за столом было высокое начальство. Ким с удовольствием общался с ним, но другие сопровождающие его очень утомляли. Мы часто были вынуждены отказываться от экскурсий, лишь бы избавиться от постоянно окружающей нас «свиты».

Однажды Ким сорвался и почти затопал ногами: «Я хочу гулять только с моей женой!» — и нас оставили в покое. Мы отрываемся от сопровождающих и идем в горы. Ким облегченно вздыхает и поднимает голову к солнцу. К нему тут же подскакивают и услужливо объясняют:

— Солнце — пожалуйста, горы — пожалуйста!

С тех пор Ким, показывая мне что-нибудь, всегда приговаривал:

— Море — пожалуйста, рыба — пожалуйста…

В Ташкенте произошел очень неприятный инцидент. Мы были измучены до предела и, когда пришел местный представитель с очередным приглашением, наотрез отказались. Ким сказал, что поедет на прогулку в горы только вдвоем со мной, не считая верного Сунната. Но этот деятель, кстати русский, все-таки предупредил кого-то, и на пути нас остановил кордон: ждут на обед, с утра готовят манты. Мы отказались и поехали дальше, в горы. Там побродили около двух часов. По пути обратно видим на том же месте толпу местной знати. Дорога перекрыта черными «Волгами». Уже готовы покориться неизбежности, но Суннат говорит шоферу: «Гони!»… — и мы проскакиваем мимо растерянной толпы. Неприятное чувство от обиды, нанесенной этим людям, долго не покидало нас.

Как обычно, в таких поездках мы выполняли обкатанную официальную программу с неизбежным посещением трудовых хозяйств. Председатель одного из колхозов очень гордился своим сходством с известным поэтом Расулом Гамзатовым. От избытка чувств он так обнял Кима, что тот задохнулся и едва не потерял сознание. Потом у него долго болели ребра.

Нас возили в самые богатые колхозы и везде с гордостью показывали очень дорогие позолоченные памятники вождям и героям. И тут же мы видели роскошные дома культуры, где канализацию заменяли далеко не «культурные» дырки. Ким не мог понять, почему тратятся огромные (нам говорили, какие) деньги на помпезные памятники, вместо того чтобы использовать их на устройство канализации.

Два дня, проведенных в прекрасной Бухаре с ее уникальными архитектурными памятниками, оставили у меня ощущение безысходной тоски. Там Кима напоили до потери сознания и не могли понять, почему мне невесело.

В завершение нашего азиатского путешествия мы на два дня остановились в Ургенче. Город с красивой мечетью окружен пустыней. Пейзаж безрадостный: серая бугристая земля, скованная морозом, кое-где пересекается арыками. Было очень холодно и ветрено, а местные закаленные малыши как ни в чем не бывало бегали босиком по морозу, и меня, глядя на них, пробирала дрожь.

Мы поселились в небольшом доме, который обслуживали солдаты и одна женщина, сказавшая, что это генеральская дача (генерала, правда, мы не видели), хотя по своему виду она больше походила на казарму. Возможно, там были и другие помещения, более комфортабельные, но наша комната вмещала только две солдатские кровати с тумбочками. После дороги я решила поплескаться под душем и не подозревала, что устроила наводнение: в ванной были повреждены трубы (о чем меня не предупредили). Вода из ванной выливалась в коридор, и бедный солдат едва успевал собирать ее тряпкой. Какой конфуз! Спали мы на солдатских кроватях. Зато нас никто не развлекал, не спаивал и не закармливал. Еда была простая, и нашу трапезу разделял только Суннат. Несмотря на более чем скромный быт, мы радовались нежданному отдыху.

Из Ургенча переезжаем в Фергану, а оттуда — сразу на московский поезд. Нам предстоит последний, прощальный обед. Ко мне подходит местный представитель и очень серьезно спрашивает:

— Ким не обидится, если мы поставим коньяк?

Можно было радоваться, что два месяца моей воспитательной работы в конце концов увенчались успехом. Но тут я испугалась, не переусердствовала ли, — ведь без рюмки невозможно все это вынести, — и успокаиваю:

— Не обидится.

Наконец-то мы в поезде на пути домой. Здесь я получила неожиданный удар от верного Сунната. Он все-таки увлекает Кима в ресторан, а потом в купе к своим знакомым, и у меня сдают нервы.