Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 1

Я по-английски не говорил, и мои объяснения переводил гостю Я. Н. Ростовцев, прибывший с нами.

На другой день Н. С. Лыкошин повез Джерарда показывать ему сартский Ташкент. Но вышло недоразумение: молодой Ростовцев, служивший переводчиком, не приехал. Лыкошин сокрушается, как же ему быть. И вдруг слышит:

— Не беспокойтесь, я понимаю по-русски!

Удивительно, как это Джерард вдруг проговорился, выдав свою хитрую политику. Хороша оказалась роль членов нашей разграничительной комиссии.

Яркая туркестанская фигура того времени. Николай Константинович был братом поэта К. Р. В Петербурге он увлекся красавицей-американкой [323]и под влиянием своего увлечения стащил у матери, великой княгини Александры Иосифовны, ожерелье.

Виновника кражи легко обнаружили. Надо было, однако, по возможности смягчить скандал в царской семье. Американку выслали из России, а великого князя признали ненормальным. Его сослали на жительство в Туркестан, под надзор генерал-губернатора.

Князь был высокий и видный мужчина. Голова, начисто выбритая, производила несколько странное впечатление, но лицо было явно породистое, с правильными чертами романовского типа.

Великий князь женился на дочери оренбургского полицеймейстера Надежде Александровне Дрейер. Долгое время его жена официально называлась «состоящей при великом князе». Впоследствии она побывала в Петербурге и произвела в семье своего мужа выгодное для себя впечатление. Тогда ей высочайше пожалован был титул Искандер, излюбленное великим князем прозвище в Азии Александра Македонского. Этот же титул или фамилию получили и ее дети от великого князя.

Н. А. была красивой женщиной; тогда, впрочем, она уже стала блекнуть. Хороший характер, много такту и терпения, и большая живость, которую Н. А. не утратила, даже несмотря на весьма тяжелую свою жизнь.

Для туркестанской власти надзор за великим князем был делом нелегким и весьма щекотливым. Надо было все время оглядываться на его родственные связи.

Н. К., особенно в первые годы своей ссылки, злоупотреблял своей мнимой ненормальностью и постоянно выделывал разные трюки.

Он являлся, например, в собор на торжественные богослужения в царские дни, когда все были в мундирах и орденах, демонстративно в простом домашнем пиджаке. Его попросили одеваться иначе, — князь вовсе перестал бывать на молебствиях.

В его дворце был поставлен металлический бюст сославшего его Александра III, в то время еще царствовавшего. В присутствии посторонних Н. К. подходил к бюсту, щелкал императора по лбу и, когда раздавался металлический звук, обращался к присутствующим:

— Слышите, господа, как гудит? Это потому, что в голове царя — пусто!

Своим излюбленным героем он избрал почему-то Павла I. Культ этого императора выявлялся в его дворце повсюду. По-видимому, это было лишь деланное оригинальничание.

Под конец ему предложили выселиться из Ташкента в более глухие места.

Николай Константинович поселился тогда в Голодной степи, вблизи нескольких русских поселков, устройству которых он отчасти и содействовал.

Здесь он повел жизнь настоящего азиатского хана. Этому содействовали и его относительно большие средства: ему ассигновывалось по 12 000 рублей в месяц, сумма, по условиям времени и места, очень большая. С русскими поселенцами он держал себя, как типичный помещик-крепостник: выбирал себе из женщин наложниц и т. п.

Завел у себя орду конвойных, и с этой оравой, одетый и сам в сартский костюм, носился в степи, расправляясь нагайками, с кем находил это нужным. Жалоб, впрочем, бывало мало: многое заглаживалось впоследствии денежными подачками.

Рассказывали о случае, бывшем еще до нашего приезда, с состоявшим при нем доктором. Приревновав его к Надежде Александровне, великий князь схватил обоих за воротники и стал бить лицами друг о друга: целуйтесь, мол!

Он велел доктора закопать на ночь в Голодной степи: над землей оставалась только одна докторская голова. Утром доктора откопали, но он за ночь сошел с ума; его прямо отвезли в дом умалишенных.

При великом князе тогда состоял, фактически — в роли гувернера, обязанный его опекать и предостерегать от безумных поступков и расточительности, а также благополучно ликвидировать последствия его выходок, — казачий полковник Дубровин. Задача эта была ответственная, щекотливая и неблагодарная, но хорошо оплачиваемая. Дубровин всегда ходил вооруженный револьвером, и великий князь все же его побаивался.

Хуже бывало положение чиновников, обязанных непосредственно иметь дело с великим князем. Мне рассказывал как-то И. И. Гейер:

— Командировал меня к великому князю мой губернатор. Приезжаю. Зовут в кабинет. Князь сидит за письменным столом. «В чем дело?» — «Так и так, ваше высочество…»

Передаю поручение губернатора. Вдруг лицо великого князя перекосилось. Вскакивает с кресла: «Что-о-о!! Вот я вам, с губернатором, покажу!»

Хватает палку, бросается на меня. Я скачу за письменный стол… Он за мной. Кричит… Стали мы так бегать вокруг стола. Вижу — дело плохо… Исколотит!

Выскакиваю в открытое окно, бросаюсь за постройки.

Он кричит в окно: «Держи! Держи его!!»

Проходит камердинер князя: «В камыши скорее спрячьтесь!»

Князь его в окно спрашивает: «Где спрятался чиновник?» — «В степь убежал!»

Я бросился в камыши. Залез в самую гущу. Только бы собак не послали…

Со двора выезжает погоня — орда верховых с нагайками.

«Поймать и привести ко мне!»

Я просидел в камышах, пока совсем не стемнело. Ночью выбрался, дошел до ближайшего поселка, нанял лошадей в Ташкент.

Говорю губернатору: «Как хотите, ваше превосходительство, а я больше к нему не поеду!»

Приехала другой раз к великому князю комиссия инженеров. Князь остался ими доволен — всем подарил по серебряному портсигару.

Начался ужин. Великий князь быстро напился. Что-то ему вдруг не понравилось. Кричит лакею:

— Отберите у всех них мои портсигары!

Портсигары были возвращены.

Искушенные опытом люди поступали иначе. Приехал к великому князю областной архитектор Есаков, также командированный губернатором. Что-то князя рассердило. Схватил палку, бросился на архитектора.

Есаков быстро выхватил револьвер и направил на великого князя. Тот сразу успокоился, сел на свое место и мирно продолжал деловую беседу.

Горько жаловался на Николая Константиновича наш друг В. С. Гейнцельман, бывший чиновником для технических поручений при генерал-губернаторе, человек немецкой аккуратности и исключительной добросовестности. Получает он приказание от барона Вревского:

— Ассигнованы средства на постройку для великого князя дворца в Голодной степи. Съездите к его высочеству, узнайте его желания, а составленный на основании них проект представьте мне на утверждение.