Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 1

Министерство юстиции, очевидно, хотело произвести впечатление реформой, а потому среди прибывшего судебного персонала были и выдающиеся судебные деятели. Впрочем, для большинства пребывание в Ташкенте было лишь промежуточной станцией, кратковременной остановкой на пути карьеры.

Старшим председателем судебной палаты был назначен Сияльский, прибывший из Киева, где он был председателем департамента палаты. Сияльский произвел чарующее впечатление. Высокий, с седой бородой, как казалось, особенно чистый духом, он был одним из судей той начальной эпохи нового суда, которые снискали такое уважение этому ведомству во второй половине века. Блестящим оратором он не был, хотя говорил неплохо.

Сияльский не прослужил в Ташкенте, кажется, и года, — вернулся по своей воле в Киев с понижением, то есть на прежнее место. А еще через некоторое время газеты сообщили об его смерти; кажется, это было самоубийство.

Прокурором судебной палаты прибыл Николай Александрович Дедюлин. По виду — суховатый, даже суровый. Он имел хорошие связи: его брат, генерал Дедюлин, был в окружении Николая II и некоторое время состоял дворцовым комендантом. Вероятно, эти связи делали Дедюлина — а также и его семью — преисполненными важности.

Правда, судебный персонал в Дедюлине сильно заискивал.

По уходе Сияльского Дедюлин занял его место.

Товарищем прокурора палаты прибыл Владимир Павлович Носович. Тогда он был еще сравнительно молодым человеком; жена его также была молоденькая и хорошенькая, привлекавшая к себе в ташкентском обществе внимание.

По служебному положению Носович в Ташкенте большой роли не играл. Оратором был хорошим. Лицо его производило странное впечатление: как будто он один раз чему-то удивился, да так выражение удивления на его лице и застыло.

Позже, уже по выезде Носовича из Ташкента, был момент, когда его имя привлекло на себя внимание всей интеллигентной России. Он был командирован на расследование по делу о знаменитом расстреле рабочих на Ленских золотых промыслах, по приказанию жандармского ротмистра Терещенко [352]. Добросовестное расследование Носовича, давшее результат не в пользу власти, было признано слишком либеральным, и его служебная звезда потускнела.

Незадолго до Великой войны Носович был председателем окружного суда в Твери. Здесь он оставил по себе хорошую память, как об этом рассказывали сослуживцы.

Таковы были главные деятели судебной палаты.

В окружном же суде на должность председателя прибыл Алексей Алексеевич Чебышев.

Это был блестящий оратор, приводивший слушателей в восторженное состояние. Однако так бывало лишь в случаях, когда он специально подготовлял свою речь. В этих случаях каждое слово им так вычеканивалось, что речь выходила изящно-филигранной.

Когда же Чебышев говорил по обыкновенным случаям, например, на суде, при председательском резюме, — его речь не производила вовсе впечатления.

Восхищались ораторским талантом Чебышева, но симпатий к себе он не завоевал. Как председатель суда он проявлял барскую бесцеремонность, иногда даже третирование, в отношении подсудимых, свидетелей, защитников, особенно же частных поверенных.

Прокурором суда был назначен Сергей Николаевич Трегубов, человек небольшого роста, но, по-видимому, с большими связями. Позже он стал сенатором, и сейчас играет довольно видную роль в правой эмиграции в Югославии.

После торжеств, сопровождавших введение реформы, настали рабочие будни. Мне лично пришлось соприкасаться с новыми деятелями, так как я был назначен одним из почетных мировых судей [353], а это в Туркестане не являлось только почетным званием. Состав суда был слишком мал, насколько вспоминаю — только два члена. Поэтому их сразу же стали заменять почетные мировые судьи. Между нами была для этой цели распределена очередь. Лично я избегал участия по гражданским делам, другие же почетные судьи и в этом охотно участвовали.

Обыкновенно заседания назначались на 10 часов утра, и к этому времени вызывались подсудимые и свидетели. В первый раз и я явился в суд с астрономической точностью, но был наказан потерею зря двух часов. А. А. Чебышев являлся только к полудню. Потом и мы приспособились, и являлись в суд только к двенадцати. Мы это могли делать, но иное положение было подсудимых и свидетелей.

Заседания Чебышев вел ровно, спокойно, изредка совещаясь с членами направо и налево, но гораздо чаще объявляя от себя:

— Суд постановил и т. д.

В совещательной комнате засиживались за чаепитием без нужды слишком долго, отвлекаясь посторонними разговорами и не считаясь с тем, что в соседней комнате люди ждут решения своей судьбы. Разумеется, в этом виноваты были не мы, случайные судьи. Нередко в совещательную комнату приходил для беседы и чаепития и товарищ прокурора. На такие отступления от порядка смотрелось, как на сущие мелочи.

В самом судопроизводстве, при ведении следствия при помощи переводчика, явно выступала ненормальность. Иной раз подсудимый, сарт или киргиз, говорит целых полчаса, доказывая нам свою невиновность. Переводчик, тупо и равнодушно на него смотрит, позевывает, а потом изрекает суду:

— Он говорит, что невиновен.

Впрочем, в совещательной комнате дела все же обсуждались основательно и не торопясь. Ни одного решения на моей памяти не было вынесено наспех.

Во главе учебного ведомства в Туркестане формально стоял генерал-губернатор, имевший права попечителя учебного округа. Фактически же роль попечителя принадлежала главному инспектору училищ Туркестанского края.

Эту последнюю должность занимал в те годы человек, имевший печальную заслугу перед Россией, — Федор Михайлович Керенский. Он являлся воспитателем двух вошедших в историю героев: Ленина-Ульянова и собственного сына, А. Ф. Керенского.

Ф. М. был директором Симбирской гимназии, где окончил курс В. И. Ульянов-Ленин, и даже был ряд лет классным наставником Ленина. Позже в большевицких газетах была напечатана аттестация, написанная Ф. М. Керенским Ленину, когда последний окончил гимназический курс и поступал в университет. Керенский, в общем, хвалил Ленина, отмечая только его замкнутость. В качестве же положительных свойств Ленина отмечал его религиозность… Удивительная прозорливость педагога! Ленин, в сущности, был неблагодарен, воюя с А. Керенским вместо того, чтобы приголубить сына своего наставника.

Ф. М. Керенский — грузная, высокая фигура, некрасивый, с грубыми чертами лица, насквозь пропитанный сознанием своей генеральской важности. По впечатлению — он должен бы происходить из духовного звания. В педагогическом мире Туркестана его сильно не любили — за формализм и за пристрастие. Он, между прочим, не переваривал в своих директорах индивидуальности, и один из них, директор учительской семинарии Софийский, человек в высшей степени достойный уважения, своим разрывом сердца был едва ли не исключительно обязан неприятностям со стороны своего начальства.