Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

И, конечно же, ошибки Горбова как раз ничего не доказывают.

Потому что — где тут логика заговорщиков?

«Безграмотного милиционера пришлём, чтоб тяп-ляп всё сделал».

Мощный замысел.

Если бы Горбов выполнял чей-то тайный приказ, он никогда бы не позволил к обеду набиться в комнату толпе народа.

Приехали бы нужные товарищи, выставили бы пост у дверей — и всё. Привезли бы своих понятых, оформили бы так, что комар носу не подточит.

Вместо этого Эрлих звонит Фроману; Фроман, женатый на дочери Наппельбаума Иде, звонит тестю, чтобы приехал сделать фотографии для истории; тот не хочет ехать до такой степени, что является с сыном Лёвой. Странно, что ещё тёща Фромана не пришла. Тоже мне заговорщики.

Горбов просит Лёву помочь ему снять повешенного. Он же может заметить что-нибудь! Или Лёва тоже чекист?

Почему его забыли авторы версий? Как так — все чекисты, а Лёва нет?

Да никак!

Горбову до Лёвы нет никакого дела: «Чего стоишь, малой, помоги лучше».

Наппельбаум фотографирует, Бродский и Сварог рисуют, писатели глазеют, подходят всё новые и новые зрители.

Такое было бы возможно только в двух случаях.

Либо все они — сексоты.

Либо никто ничего не скрывает. Потому что скрывать нечего, никто в этом не заинтересован, и никто таких приказов не отдавал.

Авторы версий вывернулись: специально запустили столько народа, чтобы все улики затоптали.

Ну да, ну да.

Вообще-то все вышеназванные есенинские знакомые подходили вдвоём-втроём в течение нескольких часов.

Любой из пришедших — в комнате, где реально была бы драка, — мог обнаружить что-нибудь непотребное: выбитый есенинский зуб, якобы вытекший глаз, след от сапога размером вдвое больше, чем есенинские ботинки, оброненную убийцами улику: перчатку, спички, партбилет — да что угодно.

Намеренное разрешение впустить художников и писателей — это, иного слова не придумаешь, чепуха.

Горбову было всё равно: он делал свою работу и ни о чём не переживал.

Комиссия, изучавшая обстоятельства смерти Есенина, перечислив ошибки Горбова, бесстрастно объявила: «Отмеченные дефекты существенного значения для решения вопроса о причине наступления смерти не имели».

Время начала и окончания осмотра мы и так знаем, тумба отображена на фотографии, верёвку видели все находившиеся в номере, а какой именно узел на ней был завязан — ну, какой-то, что нам с того?

Если бы действительно надо было что-то скрыть, Горбов не описывал бы в протоколе синяк на лице Есенина, порезы, царапины — вот где могли крыться проблемы. А он время забыл обозначить и верёвку описать…

Та же самая история с эпизодом, когда тело Есенина загрузили, чтобы в сопровождении другого милиционера отвезти в Обуховку. Все милиционеры, как мы знаем из рассмотренных версий, получили задание скрыть обстоятельства смерти поэта.

Но тут к дровням подошла неизвестная женщина и попросила:

— Покажите мне его.

Молодой милиционер тут же открыл мёртвое лицо.

Дальше, как вспоминает мемуарист, «милиционер весело вспрыгнул на дровни», а «извозчик так же весело тронул».

Ну да: удавили поэта, возят его с место на место, показывают лицо (якобы со следами побоев, а то и пыток) и весело вспрыгивают на дровни. Вообще не волнуются. Каждый день так делают. Хоть и юный милиционер, а посмотри, какая сволочь уже. Выдержка!

Или всё-таки авторы версий чего-то не понимают?

К акту, составленному А. Г. Гиляревским в Обуховке, имелось не меньшее количество претензий: нарушение порядка оформления, технические ошибки и прочее.

К примеру, один из авторов версий уверял, что подобные экспертизы должны были проводить минимум три специалиста.

Гиляревскому, выпускнику Санкт-Петербургской медицинской академии, в декабре 1925 года было 70 лет. Судя по всему, он имел достаточный опыт.

Уже в наши дни акт был внимательно проанализирован.

Профессор, завкафедрой судебной медицины Московского государственного медико-стоматологического университета, доктор медицинских наук Б. С. Свадковский сделал следующее заключение:

«1. Судебно-медицинское исследование тела С. А. Есенина было произведено судебно-медицинским экспертом А. Г. Гиляревским на основании отношения органов дознания, которые предоставили в распоряжение эксперта и материалы своего дознания. Такое оформление производства судебно-медицинской экспертизы практиковалось как в 20-е годы, так и значительно позднее, между тем как согласно уголовно-процессуальному закону экспертиза должна производиться только по постановлению судебно-следственных органов. Судебно-медицинская экспертиза в случае смерти С. А. Есенина относится к так называемой „первичной экспертизе“, которая обычно выполняется одним экспертом, а не тремя.

2. Акт судебно-медицинского исследования тела С. А. Есенина по построению, порядку изложения, терминологии в основном не оставляет сомнений в профессиональных познаниях эксперта А. Г. Гиляревского, а само исследование соответствует „Временному постановлению для медицинских экспертов о порядке производства исследования трупов“ (утв. НКЗ 05.05.1919). Несмотря на отдельные дефекты экспертного документа, особенно отчётливо выявляемые с точки зрения современной судебной медицины (отсутствие сведений об условиях, в которых производилось исследование, предварительных сведений, отдельных деталей трупных явлений, точной характеристики некоторых повреждений, отсутствуют также описания подъязычной кости, щитовидной железы и надпочечников и некоторые др.), заключение эксперта соответствует описательной части акта, и установленная причина смерти: „смерть Есенина последовала от асфиксии, произведённой сдавлением дыхательных путей через повешение“, — с судебно-медицинской точки зрения вполне достоверна и не вызывает каких-либо принципиальных сомнений или замечаний».

Чтобы не возникло сомнений в непредвзятости вердикта Б. С. Свадковского, акт был передан на проверку ещё нескольким экспертам: члену-корреспонденту Академии медицинских наук, директору НИИ судебной медицины профессору А. П. Громову и доктору медицинских наук, генерал-майору медицинской службы профессору В. В. Томилину. Они пришли к идентичным выводам.

Отдельные противоречия в акте Гиляревского, впрочем, всё-таки имеются.

Так, он пишет, что ноздри у мёртвого Есенина были свободны, в то время как на посмертных фотографиях явственно заметно, что они забиты предположительно рвотной массой и имелся, скорее всего, пищевой потёк изо рта.

Вероятно, кто-то сердобольный вытер Есенину лицо за те шесть часов, пока Горбов оформлял свои протоколы. Никто наверняка не знал, что этого делать нельзя.