Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди
- Название:Есенин: Обещая встречу впереди
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Молодая гвардия
- Год:2020
- Город:Москва
- ISBN:978-5-235-04341-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди краткое содержание
Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство?
Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных. Захар Прилепин с присущей ему яркостью и самобытностью детально, день за днём, рассказывает о жизни Сергея Есенина, делая неожиданные выводы и заставляя остро сопереживать.
Есенин: Обещая встречу впереди - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Георгий Иванов вспоминал, какой ужас, какую брезгливость испытали люди их круга в Петрограде, когда узнали, что их Серёженька, их Пастушок читал стихи — о, ужас! — императрице и великим княжнам.
Софья Чацкина, издательница «Северных записок», где совсем недавно публиковался Есенин, в бешенстве кричала: «Отогрели змею! Новый Распутин! Второй Протопопов!»
Большего кошмара они и вообразить себе не могли.
При взгляде из дня нынешнего складывается ложное впечатление, что русская литература была разделена: на одну сторону перешли те, кто по ошибке или малоумию принял революцию и большевиков, — вроде Есенина, Клюева, Карпова, Ганина, Клычкова, Орешина, жестоко заблуждавшегося Блока, карьериста и кокаиниста Брюсова и прочих понаехавших багрицких; по другую сторону остались радетели России, которую мы потеряли, — будущие эмигранты Георгий Иванов, Ходасевич, Адамович, старые мастера — такие как Бальмонт или ушедший во внутреннюю эмиграцию Фёдор Сологуб…
Но ситуация была несколько сложнее.
Огрубляя, можно сказать, что всё было почти наоборот.
К началу революции практически все перечисленные радетели старой России находились в жесточайшей оппозиции к монархии, а с Церковью отношения имели в лучшем случае натянутые.
Говоря о начале века, Гиппиус констатирует: «В те недавние — и такие давние! — исторические времена вся литературная, вся интеллигентная, более или менее революционно настроенная, часть общества крепко держалась в своём сознании устоев материализма… Слово „религия“ считалось предательством». Религия и реакция воспринимались как синонимы.
Петроградские поэты по большей части были отъявленными либералами, находя, что власть никчёмна и безнравственна.
Бальмонт и Сологуб в своё время прямо и не без злорадства предсказывали гибель царской семьи. «Кто начал царствовать Ходынкой, / Тот кончит, встав на эшафот», — пророчил первый. «…Стоят три фонаря — для вешанья трёх лиц: / Середний — для царя, а сбоку — для цариц», — грозил второй.
По тишайшей, молитвенной Руси затосковали они уже в эмиграции.
Никто из занимающих первые позиции в литературе в 1916 году не приблизился бы к императорской семье и на пушечный выстрел, ибо — позор.
А готовы были приблизиться, как ни странно, вот эти — мужички, простачки, ряженые. Им-то было всё едино: кто бы Русь ни спасал, лишь бы спасали; кто бы мужика ни приголубил — лишь бы приголубили.
Разлад меж первыми и вторыми сложился сначала на эстетическом уровне и только потом уже на политическом.
Процитируем письмо крестьянскому сыну Ширяевцу от Ходасевича — между прочим, по отцовский линии польско-литовского шляхтича.
«Мне не совсем по душе весь основной лад Ваших стихов, — как и стихов Клычкова, Есенина, Клюева: стихи „писателей из народа“», — выговаривал Ходасевич, ставя слова «из народа» в кавычки — по той простой причине, что «народом» считал тогда не их, а, скорее, подобных себе. А этих — артистами.
«Подлинные народные песни замечательны своей непосредственностью, — учил Ходасевич Ширяевца. — Но, подвергнутые литературной, книжной обработке, как у Вас, у Клюева и т. д., — утрачивают они главное своё достоинство — примитивизм».
Густопсовая брезгливость стоит за, казалось бы, неглупыми словами Ходасевича, даром что великого русского поэта.
Либо пойте свои люли-люли, либо идите себе — тут достойные люди собрались, с багажом мировой культуры за плечами, — вот пафос Ходасевича.
«Писатель из народа — человек, из народа ушедший, а писателем ещё не ставший, — цедил, поправляя спокойным движением очки, Ходасевич. — Думаю — для него два пути: один — обратно в народ, без всяких поползновений к писательству; другой — в писатели просто».
Скажем: в число таких писателей, как он; видимо, это имел в виду Ходасевич.
При этом «обратно в народ» звучало как «обратно в болото», где посягнувшие на право стать настоящими поэтами переговариваются своими лягушачьими голосами.
Ширяевец отвечал трезво: «Отлично знаю, что такого народа, о каком поют Клюев, Клычков, Есенин и я, скоро не будет, но не потому ли он и так дорог нам, что его скоро не будет?..»
Подступал 1917 год, договориться о чём-то времени уже не оставалось.
Западники и прогрессисты видели себя на вершине гражданской и культурной иерархии, которая должна была сложиться в итоге революции.
Мужицкие поэты ратовали за крестьянскую Русь и справедливость по отношению к мужику.
Свою Россию в конечном итоге потеряли и те и другие.
Просто для первых потерянная иерархия всё-таки имела значение, поэтому большинство их Россию покинули.
А для вторых Русь как таковая была превыше всяких иерархий, — и при любых, даже самых страшных обстоятельствах они оставались даже не с народом, а внутри народа, поэтому возвращаться в него им не было никакой необходимости.
Выбора для них, в сущности, не предполагалось.
Глава третья
«Сойди, явись нам, красный конь!» 1917–1921
Воинскую присягу Есенин принял только 14 января 1917 года — за полтора месяца до революции.
«Я, Есенин Сергей Александрович, обещаю и клянусь Всемогущим Богом пред святым Его Евангелием в том, что хощу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Николаю Александровичу, Самодержцу Всероссийскому и законному Его Императорского Величества Всероссийского престола Наследнику верно и нелицемерно служить не щадя живота своего до последней капли крови…»
Служит он теперь вообще не пойми как: сплошная, с редкими перерывами, увольнительная.
Постоянно либо в Петрограде, либо в гостях у критика Иванова-Разумника — тот жил в Царском Селе, в пяти минутах ходьбы от части.
Звали его Разумник Васильевич, он был необычайно умён, являлся одним из основных идеологов эсеровского движения, с демократических позиций не принимал идущей войны и — высоко ценил Есенина. Тот советовался с Разумником Васильевичем по самым разным поводам: в том числе и по вопросу, как разобраться в интригах Ломана.
В январе в гостях у Иванова-Разумника Есенин знакомится с Андреем Белым, который станет одним из самых важных для него в тот период людей.
12 февраля Николай II посетил Феодоровский собор.
К императору Ломан Есенина не подводил; никаких чтений не устраивалось.
22 февраля Есенин отбыл в командировку в Могилёв.
Там находилась ставка Верховного главнокомандующего. Туда же выехал Николай II.
С какой целью Ломан направлял туда Есенина, осталось неизвестным.
Командировка продлилась сутки и стала в есенинской службе последней.
Через пять дней случится Февральская революция.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: