Рональд Рейган - Жизнь по-американски

Сочельник мы провели у наших друзей Чарльза и Мэри Джейн Уиков, а на Рождество вскрыли в Белом доме пакеты с подарками. Все родственники звонили с поздравлениями по случаю праздника — кроме Пэтти и ее мужа Пола, а также моего брата с женой. Из разговора с Роном я понял, что его что-то тревожит. Два дня спустя в Лос-Анджелесе он и Морин попросили, чтобы я выслушал их наедине. Опять речь шла об "Иранконтрас". Они сказали, что болеют за меня душой и считают, что я не заслужил всей этой брани в прессе, и уговаривали меня уволить непосредственных виновников.

Я понимал, что Морин и Рон хотят мне помочь, но сказал, что считаю свою линию поведения правильной: я не могу увольнять людей, чтобы спасти собственную шкуру.

В начале 1987 года по возвращении из Лос-Анджелеса я опять лег в больницу — тот же самый военный госпиталь в Бетесде. На этот раз предстояла небольшая операция на предстательной железе. При выписке врачи предупредили, что мне не следует переутомляться. Я приступил к исполнению своих обязанностей по облегченной программе, заявив кабинету и сотрудникам Белого дома, что мы слишком сосредоточились на "Иранконтрас" и что пора нам браться за текущие дела.

Все это время мы не прекращали попыток освободить наших заложников в Ливане, но дело не двигалось с места. Положение даже ухудшилось. В начале 1987 года террористы похитили в Бейруте трех преподавателей-американцев. Мы послали на Кипр спецгруппу "Дельта форс", которая получила задание готовиться к спасательной операции, но англичане убеждали нас воздержаться от нее. Скрыть эти приготовления не удастся, а если террористы о них узнают, они могут убить и заложников, и английского эмиссара Терри Уэйта, который ведет в Бейруте переговоры об их освобождении.

Мы отказались от спасательной операции, но в результате самого Уэйта взяли заложником; затем террористы похитили еще несколько человек. "Какое отвратительное чувство беспомощности, — записал я в дневнике 26 января 1987 года. — Хочется хоть с кем-то поквитаться, но как это сделать, не подвергая опасности жизнь заложников? Нам нужны более точные сведения о том, кто похитил наших людей, где они находятся…" На следующий день объединенный комитет начальников штабов начал составлять список объектов в Иране 18 485 для ответного удара, но мы знали, что любая военная мера может только повредить заложникам.

На пост помощника президента по национальной безопасности, который ранее занимал Пойндекстер, я назначил бывшего сотрудника ЦРУ Фрэнка Карлуччи, а он назначил своим заместителем генерал-лейтенанта Колина Пауэлла, который сделал блестящую карьеру в армии. Они вместе принялись наводить порядок в Совете национальной безопасности. Государственный департамент взял на себя поиски путей восстановления отношений с Ираном.

Болезнь Билла Кейси надолго оторвала его от руководства ЦРУ, и это уже создавало серьезные трудности. Мы оказались перед дилеммой. Доктора говорили, что, с одной стороны, Билл вряд ли сможет вернуться к выполнению своих обязанностей, а с другой, если ему об этом сказать, его состояние наверняка резко ухудшится. Мы решили подождать несколько недель: если, как предсказывали доктора, он не сможет вернуться в ЦРУ, то я предложу ему должность в кабинете (в конечном итоге я предложил ему пост советника президента, который раньше занимал Эд Мис, и он с восторгом принял мое предложение). Тем временем мы потихоньку начали подыскивать ему преемника. Поначалу у меня было две кандидатуры: сенатор Говард Бейкер, у которого была репутация безупречно честного человека и который был выдающимся лидером республиканского большинства в сенате, и Эдвард Беннет Уильямс, адвокат, практикующий в Вашингтоне. Уильямс очень хотел получить этот пост, но тут мы узнали, что у него, как и у Кейси, рак в терминальной стадии. В конечном итоге мы уговорили директора ФБР Уильяма Уэбстера перейти на работу в ЦРУ, а Бейкеру нашли другую должность.

Газеты писали, что я сместил Дона Ригана с поста руководителя аппарата Белого дома за то, что он не смог "защитить" меня от нападок во время скандала из-за "Иранконтрас", но на самом деле я не имел к нему таких претензий, и его смещение не было связано с делом "Иранконтрас". В свое время я назначил Дона министром финансов по совету бывших членов моего "кухонного кабинета" в Калифорнии, которые считали, что он необыкновенный дока в вопросах экономики. И он действительно великолепно проявил себя на посту министра финансов, сдвинув наконец с места реформу налогообложения и заручившись поддержкой Уолл-стрита относительно программы экономического оздоровления. Когда Дэвид Стокман и другие стали убеждать меня, что от этой программы нужно отказаться, Дон Риган оказался главным ее сторонником в кабинете. Но, пожалуй, я немного просчитался, назначив его преемником Джима Бейкера на посту руководителя аппарата Белого дома.

Как я уже писал, президент находится в определенной изоляции от повседневных дел своих сотрудников: некоторые считают, что президента не следует расстраивать, что он хочет знать только "хорошие новости". Многие члены администрации предпочитали рассказывать о своих заботах Нэнси — по-видимому, зная, что она мне все перескажет; а я еще задолго до избрания президентом убедился, что она наделена каким-то шестым чувством, которое помогает ей лучше понять побудительные причины поступков людей, чем это удается мне. Она была для меня как бы лишней парой ушей и глаз.

Я узнал от Нэнси, а потом мне об этом стали говорить и другие — сотрудники аппарата, министры, лидеры конгресса, — что Дон слишком много на себя берет и что подчиненным с ним трудно. Мне говорили, что он бесцеремонно обращается с людьми и это создало нездоровый климат в аппарате Белого дома. Дон, оказывается, воображал себя чем-то вроде "заместителя президента", которому дана власть принимать ответственные решения. Как я узнал позднее, он не допускал ко мне членов кабинета, которые хотели поговорить со мной один на один, и настаивал, чтобы все письма и документы, предназначавшиеся мне, были сначала представлены на ознакомление ему. Короче говоря, он делал так, чтобы доступ ко мне шел только через него, и тем самым усугублял изоляцию, которая и без того меня тяготила. Когда поднялся шум из-за дела "Иранконтрас", Нэнси, верная защитница моих интересов, первая заговорила о том, что его надо сместить, хотя, повторяю, я не считал, что он это заслужил. Но климат в аппарате — это очень важно, и я решил выяснить, насколько справедливы упреки в адрес Дона Ригана. К тому же после моей январской операции возникли новые проблемы.

Доктора велели мне избегать пререгрузок в течение шести месяцев после операции. Нэнси, дочь врача, настаивала, чтобы я точно выполнял их предписания. После моего возвращения из больницы она как-то сказала, что Дон составляет для меня чересчур напряженную программу встреч и публичных 18* выступлений. Однажды она даже позвонила ему по этому поводу. Разговор кончился тем, что он бросил трубку. Когда я вечером пришел домой, Нэнси была очень расстроена и рассказала мне, как он с ней обошелся. Это было в начале февраля. Меня огорчила выходка Дона по отношению к Нэнси, которая всегда в первую очередь заботилась обо мне.