Рональд Рейган - Жизнь по-американски

ОПАД было одним из немногих национальных профобъединений, которые поддерживали меня на выборах. Инстинктивно и исходя из своего опыта я защищал профсоюзы и права рабочих объединяться и коллективно вести переговоры с предпринимателями. Шесть сроков я был президентом своего профсоюза и возглавлял первую забастовку Гильдии киноактеров. Я был первым президентом Соединенных Штатов, являющимся пожизненным членом АФТ — КПП. Но ни один президент не мог допустить незаконную забастовку федеральных служащих. Профсоюзы могут устраивать забастовки в промышленности и останавливать производство, но нельзя позволить, чтобы забастовка остановила жизненно важную отрасль обслуживания.

Правительство и промышленность, находящаяся в частных руках, — это разные вещи. Я согласен с Калвином Кулиджем, который сказал: "Никто, нигде и никогда не имеет права бастовать против собственной безопасности".

Еще раньше конгресс принял закон, запрещающий забастовки государственных служащих, и каждый член объединения диспетчеров подписал свое согласие не бастовать, подтвердив это присягой. Я также попросил Льюиса передать лидерам объединения, что ожидаю от них выполнения данного обязательства. Затем на короткое время переговоры возобновились, но утром 5 августа после того, как исполнительный комитет объединения отказался от предварительной договоренности, более 70 процентов служащих ФАУ, в котором работают около 17 тысяч диспетчеров, все же начали забастовку.

Думаю, что это была первая реальная критическая ситуация в национальном масштабе, с которой я столкнулся как президент. Забастовка ставила под угрозу безопасность тысяч пассажиров, сотен ежедневных авиарейсов и грозила нанести еще больший ущерб нашей и без того расстроенной экономике. Но у меня никогда не было сомнений относительно того, как реагировать на это. В то утро я направил директиву инспекторам ФАУ и тем диспетчерам, которые прошли сквозь линии пикетов и вышли на работу на контрольные вышки и операторские радарные установки, — я дал инструкции прежде всего поддерживать безопасность на авиалиниях. Количество полетов должно быть сокращено до такого уровня, при котором может быть обеспечено надежное функционирование всей системы координации и управления. Затем я пригласил корреспондентов в Розовый сад и зачитал написанное от руки заявление, которое составил ночью.

Цитируя обязательство диспетчеров никогда не бастовать, я сказал, что, если они не выйдут на работу в течение сорока восьми часов, это будет означать для них расторжение контракта. Мне не хотелось нарушать жизнь и ломать карьеру этих профессионалов, многие из которых долгие годы служили своей стране, я вообще не люблю увольнять с работы. Но я понимал, что если они решили не возвращаться к работе, полностью зная все, о чем я сказал, то в таком случае я не увольнял их — они сами отказывались от своей работы на основе собственного личного решения.

Я считаю, что лидеры ОПАД плохо обошлись со своими членами. Они, очевидно, полагали, что я обманываю их или веду какую-то игру, когда сказал, что диспетчеры, не выполняющие своего обязательства не бастовать, потеряют работу и обратно приняты не будут. И еще — мне кажется, они недооценили мужество и энергию тех диспетчеров, которые решили не участвовать в забастовке.

Это был трудный период как для авиалиний и всех служащих ФАУ, так и для авиапассажиров. Но с каждым днем все больше самолетов поднималось в воздух; до начала забастовки мы обнаружили, что в системе управления воздушным движением работает примерно на шесть тысяч диспетчеров больше, чем необходимо в действительности для ее надежного функционирования.

Для того чтобы обучить новую партию диспетчеров взамен решивших не возвращаться, потребовалось бы более двух лет, но наша система управления воздушным движением вышла из этой ситуации еще более надежной и эффективной, чем когда-либо.

Считаю, что забастовка и связанная с ней ситуация явились важным моментом для новой администрации, хотя в то время я об этом не задумывался. Полагаю, она всех убедила в том, что я говорю именно то, что думаю. Между прочим, я мог бы проявить точно такую же решительность, если бы считал, что руководство не право в этом споре.

Для того чтобы добиться принятия конгрессом нашей программ по сокращению налогов и расходов, необходимы были помощь значительного количества демократов в палате представителей, а также голоса практически всех республиканцев в обеих палатах. Весной и в начале лета 1981 года, пытаясь создать коалицию сил, чтобы начать подготовку программы национального обновления, я проводил много времени разговаривая по телефону с конгрессменами и встречаясь с ними лично. Из-за последствий, вызванных неправильным управлением в течение многих лет, экономический спад углублялся с каждым днем. Я понимал, что до тех пор, пока не начнет действовать новая экономическая программа, положение дел не улучшится. Я проводил множество встреч с конгрессменами обеих партий как на Капитолийском холме, так и в Белом доме, стараясь разъяснить суть того, к чему мы стремимся, опровергая ошибочные сообщения прессы о нашей программе, распространяемые Типом О’Нилом.

Иногда мне удавалось переубедить человека и привлечь его на свою сторону, иногда нет. Мне вспоминается случай очень эффективной работы телефонных операторов Белого дома. Предстояло важное голосование по предлагаемому’ нами сокращению бюджета, и я попросил соединить меня с одним конгрессменом. После довольно большой задержки раздался телефонный звонок, и я весело спросил: "Где же мы вас нашли?" "В Новой Зеландии", — последовал ответ. "А который сейчас час в Новой Зеландии?" — "Четыре утра". Сначала я просто хотел положить трубку, но потом, извинившись, рассказал о цели своего звонка. Когда конгрессмен вернулся в Вашингтон, он проголосовал в нашу поддержку.

Опрос общественного мнения показал, что девяносто пять процентов американцев выступают за предлагаемые сокращения расходов и почти столько же — за 30-процентное сокращение налогов в течение трех лет. Но Тип О’Нил и другие демократические лидеры конгресса использовали любые процедурные уловки, которым они научились за долгие годы, чтобы блокировать готовящийся закон. Это означало, что мне придется воспользоваться приемами из арсенала Франклина Делано Рузвельта и обратиться к народу.

Тип, надо отдать ему должное, удовлетворил мою просьбу выступить на объединенной сессии конгресса через неделю после выписки из больницы. Мое появление было встречено невероятной овацией, продолжавшейся несколько минут. Я объяснил, почему считаю необходимым сокращение бюджета и налогов: чтобы покончить с экономическим кризисом в стране. В одном месте моего выступления около сорока демократов встали со своих мест и начали аплодировать. Меня это потрясло. Про себя я подумал: "Вот это да! На это ведь надо решиться, может быть, у нашей экономической программы есть шанс". Позже, в разговоре с кем-то, я пошутил, что "такой прием почти оправдал покушение".