Лоуренс Сутин - Филип К. Дик. Жизнь и Всевышние вторжения

Все это стоит констатировать с самого начала, потому что в свете беспокойных историй об этих двух годах, рассказанных по-разному Филом, Энн, друзьями и соперниками, легко упустить один центральный факт: Фил был не только одаренным писателем, но и очень дисциплинированным. Вихревой хаос никогда не уносил его надолго от его верной машинки «Роял». Действительно, можно сказать, что Фил расцветал среди хаоса, извлекая из него «пищу» для романов и рассказов.

Были времена мира и счастья между Филом и Энн. Конечно. Просто они затерялись на фоне гнева и обвинений. Энн признает, что они оба обладали «вспыльчивым темпераментом». Она не может вспомнить, как часто случались их сражения, или, скорее, это были, на первый взгляд, незначительные перепалки. Обычные разговоры перерастали в словесные препирательства, а затем в откровенную ярость. В интервью Энн говорит:

Он был силен и блистателен, намного умнее меня – он мог заниматься восемьюдесятью разными вещами одновременно. С ним было очень трудно общаться. Нельзя было заставить себя любить его. Он был жутким. Невозможно было предугадать, какую причудливую штуку он выкинет в следующий раз. Он тоже злил меня. Кроме того, один Фил был очаровательным любовником, но другой Фил был просто ужасен. Иной раз невозможно было разобрать, что происходит. Я вполне могла конкурировать с Филом, у меня было высшее образование – я окончила колледж, и была из категории тех, вы знаете, что полагают: «Теперь-то я заполучила тебя, сукин сын». Я уверена, что создала Филу всем этим множество проблем в те дни. Я уверена, что это именно так.

Не стоит брать в голову, кто начинал первым, из-за чего, когда и почему. Они оба были влюблены друг в друга по уши, и это вызвало наружу демонов, живущих в них. Фил и Энн говорили свободно с друзьями о гневе и насилии, которые вспыхивали между ними. Энн вспоминает: «Язычок у меня тогда был стервозный. Кто из нас кого первым заденет и по какому поводу – не так уж было важно. Я знаю, что всей своей душой участвовала в этих взаимных оскорблениях». Она признает, что они не раз колотили друг друга по разным поводам. И Фил, хотя он был более сдержан, становился в этих случаях неудержимым. Несколько раз он заявлял своим друзьям, что она пытается убить его.

Энн отрицает все подобные вещи, и никто из тех, кто знал их в то время, не считает это правдоподобным. Но нет сомнений, что Фил чертовски выходил из себя, когда Энн доводила его. Ювелирный бизнес позволил ей унижать его как писателя и как кормильца семьи. Фил будет долго печалиться по поводу двух постоянно предъявляемых ему претензий: как мало денег он зарабатывает и как много времени он тратит на писательство, вместо того чтобы заниматься семьей.

Да, к 1963 году он стал опасаться, что Энн может убить его. Дочка Хэтт вспоминает, что во время их ссор Фил как-то кричал: «Ты убила [первого мужа] Ричарда, а теперь ты хочешь убить меня». Энн вспоминает, как однажды, когда Фил открывал ворота, чтобы она выехала на машине, она увеличила скорость, хотя надо было бы ехать медленнее. В состоянии паники Фил снова запер ворота. «Я с отвращением думала: что он сейчас делает? Когда я все-таки выехала на дорогу, он вернулся и сел в машину. Я никогда не спрашивала его о том, что он собирался сделать». О чем он думал и в чем обвинял Энн на протяжении всех последующих лет – что она намеревалась задавить его.

Фил долгое время чувствовал угрозу со стороны Ричарда Рубенстайна как из-за его статуса «мейнстримного» писателя, так и из-за его материального положения. Когда он не обвинял ошибочно Энн в запланированном убийстве Рубенстайна, он беспокоился, что сам является не более чем аварийной заменой ему. Энн пишет:

Я прекрасно помню, как Фил говорил в ряде случаев: «Ты не любишь меня, тебе нужен только муж и отец твоим детям».

Что бы я ни отвечала, это ничего для него не значило. Я пыталась возмущаться: «Я ведь тоже люблю тебя!» – но когда я так и не могла убедить его в правоте этого признания, я, наконец, заявляла: «Да, конечно, я только хотела мужа и отца своим детям. А зачем бы еще я вышла за тебя замуж?»

Фил нашел двух важных союзников, которые помогали ему делать то, что, как он считал, он был должен делать: отделившись от жены, он не мог не любить. Доктор Икс, которому он и Энн поочередно наносили еженедельные визиты, был первым из них. Вторым был владелец его «Лачуги», местный шериф Билл Кристенсен («Шериф Кристен» из The Man Whose Teeth Were All Exactly Alike ). Энн вспоминает одну ссору, когда они оба швыряли мебель, приведшую к тому, что Фил ударил ее. Их дочери глядели на это в страхе. Энн вызвала шерифа Кристенсена. Когда он приехал на своей полицейской машине, Фил вышел к нему, в то время как Энн стояла с сердитым видом на крыльце. То, что он сказал, удовлетворило шерифа, который симпатизировал Филу, зная по его рассказам о якобы резких перепадах настроения Энн.

Ювелирный бизнес у Энн шел хорошо, но в этом ничего хорошего не было для Фила, который продолжал продавать свои НФ-романы издательству Ace по цене – паршивые полторы тысячи долларов за каждый. (После получения премии «Хьюго» у него возникнет некоторый экономический подъем; так, в 1964 году он заработает двенадцать тысяч долларов, но это продлилось недолго, да и наступило слишком поздно для спасения их брака.) На протяжении 1963 года либо Фил, либо Энн (каждый из них заявлял, что это инициатива другого) решили продать их домик в Инвернессе, который Дороти и Джозеф Хаднер отписали Филу. Они думали, что через какое-то время он снова перейдет к ним; Дороти была в ярости на них обоих.

В течение этого времени, как вспоминает Энн, Фил говорил ей, что устал быть писателем; он предложил ей заложить их дом, чтобы финансировать открытие магазина грампластинок. Энн утверждает, что Фил сказал, как Дороти, так и Доктору Икс, что план заложить дом – это идея Энн. Дороти тут же выразила свое неодобрение, в то время как Доктор Икс сообщил Энн, что она страдает манией величия. Оба обвиняли ее в том, что она хочет положить конец писательской карьере Фила.

Летом 1963 года Фил в последний момент отказался от заранее запланированной семейной поездки в Йосемитский национальный парк. Энн показалось, что он впервые за время их брака начал страдать агорафобией. Совсем наоборот, Харлан Эллисон вспоминает, что Фил за этот период несколько раз посещал его в Лос-Анджелесе. Они впервые встретились в 1954 году на «Уорлдконе»: Эллисон – как хулиганистый фэн, Фил – как молодой профи. Теперь их дружба, как собратьев по перу, росла. Они даже вместе ходили на охоту:

Я как-то сказал ему об охоте на пекари, чем я иногда занимался. […] Мы поговорили об этом, и я сказал: «Пошли».

Я полагаю, что это было впервые, когда я сумел проникнуться его взглядом на мир. Этот взгляд и вправду был довольно необычным. Уже в его рассказах есть странный уклон: чувство, что за нашим миром существует теневой мир. Я не понимал, что это паранойя, пока не прошло много лет; я не был настолько умен. В любом случае для Фила это был интересный опыт. Мы ничего не нашли. У нас с собой были винтовки, и мы отправились на джипе в Неваду; он был в восторге от ружей.