Владимир Губарев - А-бомба. От Сталина до Путина

В постановлении Совета министров СССР № 5070–1944сс/оп «О награждении и премировании за выдающиеся научные открытия и технические достижения по использованию атомной энергии» от 29 октября 1949 года есть пункт № 81. В нем сказано: «Садовского Михаила Александровича, кандидата физико-математических наук, научного руководителя опытного полигона, руководившего разработкой новейших приборов и методики измерений атомного взрыва, представить к присвоению звания Героя Социалистического Труда, премировать суммой 100 000 рублей, присвоить звание лауреата Сталинской премии первой степени». Кроме этого, дети Садовского имели право обучаться в любых учебных заведениях СССР, а ему самому и его жене, а также детям до совершеннолетия обеспечивался бесплатный проезд железнодорожным, водным и воздушным транспортом в пределах СССР.

Испытания первой атомной бомбы стали переломными в судьбе М. А. Садовского.

Еще одна встреча с Берией запомнилась особо. Это было в канун испытания первой термоядерной бомбы. Оно должно было быть первым, а затем следовали еще несколько взрывов уже атомных изделий.

Серию этих испытаний обеспечивал научный руководитель Семипалатинского полигона М. А. Садовский.

Он присутствовал и на заседании в Кремле, которое проводил Л. П. Берия.

Весь 1952 год на опытном поле устанавливалась новая аппаратура, размещалась техника. Руководители испытаний подробно докладывали о том, как и на каком расстоянии от центра взрыва будут построены здания, где поставят танки, самолеты, артиллерию. Военные подробно рассказывали, какие предполагаются разрушения, что будет уничтожено полностью, а что частично… Берия вспылил, ему не понравилось, что что-то останется целым. Он чохом обругал всех, потребовал, чтобы на опытном поле ничего не осталось целым: «пусть всем станет страшно!»

Пожалуй, впервые Садовский и другие участники совещания ощутили страх перед этим человеком…

Перед испытанием на опытном поле появились дома, мосты, туннель метро, другие сооружения. Вокруг башни на разных расстояниях расставлена боевая техника. Всего более 2200 объектов. 500 кинокамер должны были зафиксировать все, что происходит вокруг.

Испытания прошли 12 августа 1953 года.

Заряд находился на башне. Ее высота – 33 метра.

Общий вес изделия составил 3250 килограммов.

Мощность взрыва – 450 килотонн.

Все сооружения, как того требовал Берия, были разрушены. Но он об этом не узнал, так как после смерти Сталина был арестован и вскоре расстрелян.

Обычно Игорь Васильевич не предупреждал, зачем именно он приглашает того или иного сотрудника. Так было и на этот раз. Садовский только что вернулся с Семипалатинского полигона, и тут же его позвал к себе Курчатов.

На этот раз «озадачивание» было необычным.

Курчатов сообщил, что Садовский включен в группу экспертов, которые выезжают в Женеву. Там начинались переговоры по контролю за ядерными испытаниями.

Игорь Васильевич пояснил, что дело необычайной важности и что в Женеву приедут крупнейшие специалисты, которые принимали участия в испытаниях оружия в США и Англии. Садовскому поручалось подобрать команду сотрудников из институтов Академии наук, которые должны достойно представлять СССР.

Поначалу Михаил Александрович попытался отказаться: мол, и жена у него тяжело заболела, и сын без присмотра. Но Курчатов был категоричен:

– Ты что, до сих пор не понял, что за ужас и безумие это ядерное оружие?! Да это твой долг!

Курчатов умел находить нужные аргументы и слова, Садовскому стало стыдно за свою попытку отказаться от поездки в Женеву.

Очень скоро он стал «главным переговорщиком» с американцами и англичанами.

Из воспоминаний М. А. Садовского: «В ходе дискуссий мы неожиданно для себя обнаружили, что уровень наших знаний свойств ядерных взрывов не ниже американского, а чем-то и превосходит его. Это можно объяснить. В распоряжении американцев, организующих полигонные наблюдения в Неваде, была вся промышленность – как собственная, так и мировая, изготовляющая любую аппаратуру для изучения и измерения физических процессов. В СССР вообще не было своих приборов – нам приходилось их придумывать, сконструировать десятки типов и сотни совершенно новых, специально созданных для полигонного изучения взрыва. И всего за два года… В общем, у нас были основания гордиться собой и радоваться успеху. Однажды, опоздав на заседание, американцы объяснили это тем, что полночи спорили: как это русские, куда более бедные и сравнительно недолго изучавшие взрывы, сумели столько узнать о них?

– До чего же вы додумались, если не секрет? – спросили мы.

Ответ был неожиданным:

– У вас нет бюрократизма!

Мы чуть не умерли от смеха…»

…Осенью 1994 года он позвал к себе домой несколько своих учеников и соратников. Разговор шел о будущем Института физики Земли, о новой тематике исследований, о развитии тех или иных лабораторий и направлений. И вдруг Михаил Александрович начал читать стихи:

Оказывается, он знал и любил Николая Гумилева, но эту свою «тайну» он раскрыл перед самой смертью. Хорошо, что успел. Его запомнили и таким…

В каждой шутке есть доля правды.

И в этой тоже…

Она родилась вскоре после того, как заработали первые «Иваны». Реакторы капризничали, часто возникали аварийные ситуации.

Вспоминает Вера Гордина, которая работала на «Маяке» с 1948 года:

«К сожалению, многих уже нет в живых. Из тех, кого называют „первопроходцами“. Нет и Долишнюка, который в свое время бегал „с топором на атом“. Он являлся неиссякаемым источником анекдотов. „С топором на атом“ – не просто слова. Однажды на одном из реакторов „завис“ канал, то есть его нельзя было разгрузить, как положено, вниз. Его пытались поднять „наверх“, в центральный зал, и разгрузить там. Но канал не шел ни туда, ни сюда, „завис“. Тогда и придумали „план“ освобождения канала. Каждый сотрудник брал кувалду, бежал к каналу, бил по нему и сразу же бежал назад, освобождая место следующему. У всех у них, кто бежал „с топором на атом“, с одной стороны головы выпали волосы. Правда, потом они выросли».

И тут случилась еще одна неприятность.

Вдруг завыли сирены. Да так, что их услышали не только на реакторе, но и в городе. Такое впечатление, будто случилась страшная авария.