Владимир Губарев - А-бомба. От Сталина до Путина

А потом тишина…

Оказалось, лаборант уронил отвертку внутрь реактора. Он попытался достать ее, но мешал центральный регулирующий стержень. И тогда лаборант решил его вытянуть. На всем объекте заревели сирены! Лаборант, правда, не растерялся – тут же вернул стержень на место.

Сирены стихли. Паника возникнуть не успела…

Нестандартные (точнее – непредвиденные) ситуации случались часто. Причем некоторые из них казались… мистическими.

М. Громова – ветеран радиохимического производства – рассказывает о таком случае:

«В ночную смену спускаюсь вниз по лестнице мимо третьего отделения в довольно хорошо освещенный, широкий и длинный коридор и вдруг чувствую какой-то страх. Пройдя по пустому коридору метров пять, ощутила, что страх вроде бы прошел. Я постояла немного в недоумении: странно, ведь я никогда ничего не боялась! Этот коридор многие из нас проходили, когда шли на смену во второе, третье отделения и в диспетчерскую. Я решила вернуться и еще раз пройти до лестницы. Не доходя до поворота к лестнице одного-двух метров, меня снова охватил еще более сильный страх. Отошла назад – отпустило. Тогда я подошла к телефону и попросила дежурного дозиметриста срочно спуститься с прибором ко мне. По сигналу на телефонном пульте он знал, где я нахожусь. Он спустился с противоположной стороны, настроил прибор, и мы вместе пошли к той стене, где в нише проходили технологические трубы с вентилями. Вскоре прибор начал реагировать на излучение. Около стены, в которой с обратной стороны была ниша, прибор зашкалил. Стало ясно, что случилось – „активная жидкость вышла из берегов!“ Когда мы отошли на безопасное расстояние, дозиметрист спросил, как я узнала, что здесь высокая активность. Я в шутку ответила, что измерила своим организмом… Я дала задание слесарям доставить листы свинца. Объяснила им, что надо прикрыть часть стены, чтобы другая смена и дневной персонал могли пройти на рабочие места, не получив облучения. Ну а саму аварию можно было устранить только с помощью тяжелой техники. И тут раздается звонок из Москвы от Славского, которому уже успели доложить о ЧП. Трубку передали мне. Я не успела еще рта раскрыть, как услышала красочную подборку крепких словечек. Тогда я просто отключила зуммер. Славский перезвонил, поинтересовался, с кем разговаривает. Я объяснила Ефиму Павловичу, что здесь производство, обслуживаемое интеллигентным персоналом, а не строительная оперативка. Славский усмехнулся и уже спокойно расспросил, что произошло и что предпринимаем. Днем авария была устранена».

Оба – и Громова, и Славский – вспомнили самое начало строительства комбината. Тогда на оперативках Славский не стеснялся в выражениях. Тогда некоторые женщины демонстративно покидали совещание. Ефим Павлович начал сдерживаться…

Впрочем, атмосфера тогда здесь была сугубо «мужская». Тем более что в гигантском котловане для первого реактора работали заключенные. Они по-разному относились к инженерам «с воли». Однажды старший из зеков предупредил Громову, что она может свободно ходить по стройке, мол, ее никто и пальцем не тронет, а вот ее напарницу «уже проиграли в карты»…

Подобные предупреждения на стройке не игнорировали, к ним прислушивались. Напарницу Громовой из котлована на всякий случай убрали.

После пуска первого реактора число заключенных немного сократилось, но они оставались здесь еще долгие годы – в строй вступали боевые реакторы один за другим: стране требовался плутоний. Много плутония, потому что началась гонка ядерных вооружений.

Историки привыкли считать, что «великий перелом» в судьбе Атомного проекта СССР наступил в августе 1945 года, сразу после взрывов в Хиросиме и Нагасаки. Мол, именно тогда во главе проекта встал Берия, и все силы государства были брошены на создание атомной бомбы.

Однако это не совсем так. Безусловно, взрывы в Японии способствовали тому, что главным для Сталина стало именно создание ядерного оружия. Однако «великий перелом» в проекте случился раньше – в конце 1944 года. Государственный комитет обороны принял 3 декабря постановление № 7069сс «О неотложных мерах по обеспечению развертывания работ, проводимых Лабораторией № 2 Академии наук СССР».

В этом документе речь шла о качественно новом отношении к атомной проблеме. Готовил его в основном Берия, который после изучения всех сторон Атомного проекта пришел к нерадостному выводу, что дела обстоят из рук вон плохо. Молотов как руководитель проекта со своими обязанностями не справился. Это стало ясно как ему самому, так и Сталину.

В постановлении предусматривались неотложные меры по резкому усилению работ, проводимых Лабораторией № 2. Тут и строительные дела, и концентрация сил ученых, и обеспечение зданиями и сооружениями, и выделение материалов, и личная ответственность народных комиссаров, которые должны безотлагательно выполнять требования и запросы Лаборатории № 2.

Символичен последний пункт этого постановления:

«10. Возложить на т. Берия Л. П. наблюдение за развитием работ по урану».

Официально Берия возглавит Атомный проект СССР через девять месяцев – в августе 45-го, но тем не менее можно считать, что после выхода постановления № 7069сс именно он нес перед Сталиным ответственность за все, что связано с атомной бомбой.

Одно из первых дел, которым пришлось заняться Берии, – это снабжение Лаборатории № 2 электроэнергией.

«Веерные отключения» были изобретены не Чубайсом, а управляющим Мосэнерго т. Уфаевым. Он старался выбирать и отключать те объекты в Москве, которые потребляли много энергии и «заступиться» за которые было некому. Академия наук числилась среди безобидных клиентов, да и к тому же Лаборатория № 2 находилась на самой окраине города – отключение энергии можно в случае необходимости списать на аварию или непредвиденные обстоятельства.

Сначала И. В. Курчатов обратился с жалобой к наркому электростанций. В своем письме он сетовал, что Мосэнерго не выполняет распоряжений начальства и по-прежнему отключает свет в Лаборатории. Нарком не среагировал на обращение ученого. И тогда Игорь Васильевич пожаловался на произвол Мосэнерго Берии.

Уже через пару дней нарком электростанций информировал Л. П. Берию:

«Докладываю вам, что мною дано указание управляющему Мосэнерго тов. Уфаеву, запрещающее производить отключение фидера, питающего Лабораторию № 2 Академии наук СССР, и обязывающее строго следить за ее бесперебойным электроснабжением».

Больше не было ни единого случая, чтобы Лаборатория № 2 была отключена. Но управляющему Мосэнерго все-таки пришлось покинуть свой пост…