Владимир Губарев - А-бомба. От Сталина до Путина

Последние годы он жил одиноко, не знал, что и как делать. Гости приходили часто, он любил вспоминать прошлое, сетовал, что «силищи много, а приложить ее некуда», и чем-то напоминал мне льва, которого на склоне лет заперли в клетке, отняв у него волю и саванну, где он еще мог царствовать долго… Он хотел дожить до своего столетия, но случилась пневмония, она и остановила бег его жизни на 94-м году…

Эпоха поднимала Ефима Павловича Славского на вершину атомной пирамиды, но каждую ступень ее он строил своими руками. Это было восхождение, равного которому история не знает.

…Он приехал в Чернобыль лишь на 23-й день после аварии. Раньше его туда не звали: мол, станция относится к Минэнерго и делать там «атомному министру» нечего… Славский ждал: он знал, что его обязательно позовут, потому что без «средмашевцев» там делать нечего. Так и случилось в конце концов. Жаль, что ждать пришлось так долго – чьи-то амбиции стали выше дела. В общем-то, все прекрасно понимали, что Горбачеву будет неприятно, если и из Чернобыля он услышит фамилию Славского.

В середине мая все-таки позвали. Славский собрал свою «бригаду» быстро и уже поутру был в Чернобыле.

Я знал, что Ефим Павлович летит, а потому дежурил у штаба, точно определив, что министра обязательно привезут сюда, а уж потом он полетит к реактору.

Так и случилось. Мне показалось, что он обрадовался, увидев знакомого журналиста. Протянул руку, поздоровался, а потом сказал:

– К тебе претензий нет, пишешь нормально, а вот некоторые устроили вокруг Чернобыля «бузу» – страху нагоняют, а тут работать надо…

– Выскажете свое мнение?

– Я – секретный министр! – отрезал Ефим Павлович.

На станции он действовал привычно четко. Рядом оставил лишь несколько человек, другим приказал ждать у входа в машинный зал. Медленно пошел мимо первого блока, второго… Как и положено, дозиметрист чуть впереди. Он докладывал министру о том, как растут уровни радиации… Славский распорядился всем быть у второго блока, а сам пошел к третьему. Задержался у солдатика, который тряпкой протирал поручни (господи, и кто отдал такое распоряжение?!), что-то сказал ему, и тот пулей вылетел из машзала. Славский остановился. Его могучая фигура была видна всем – он стоял один и разглядывал завал у четвертого блока. Потом по-военному развернулся кругом и медленно пошел назад. «Будем работать!» – коротко бросил он.

Потом он вернется в Чернобыль вновь и вновь – ведь там будут работать его соратники и коллеги – все те, с кем он прошел великую атомную эпопею страны. Одним из близких ему людей был И. А. Беляев, которому он поручил возводить саркофаг.

Из воспоминаний И. Беляева:

«Когда последний раз мы были на площадке саркофага, он произнес исторические слова: „Я первый построил атомный блок и первый захоронил реактор“».

В этих словах преувеличения не было: рассказ о начале Атомного проекта нельзя вести без Ефима Павловича Славского.

Первый промышленный реактор… Он строился в глухомани, в крае непуганых косачей, среди болот и лесов. Ефим Павлович был там директором и главным инженером, а потом постоянно приезжал на свою «Десятку» – так именовали раньше нынешний «Маяк».

Эпопея строительства атомного комбината начинает понемногу описываться, появляются воспоминания старожилов Озерска. И это очень хорошо, потому что в истории нашей страны это, бесспорно, героические страницы, которыми мы и наши дети будем гордиться! Есть, правда, и недоброжелатели и злопыхатели, что стараются принизить подвиг народный, но им суждено забвение – тому нас учит опыт истории…

Это была жестокая битва за будущее. Иногда представляется, что основная тяжесть ее легла на заключенных: мол, именно они работали на самых опасных участках, им была уготована роль смертников при встрече с радиацией.

Это не так. Да, комбинат под Челябинском строили в основном военные и заключенные. Однако к работам на самом реакторе и на радиохимических заводах их не допускали, а там как раз и были самые высокие уровни радиоактивности. И именно на первом реакторе Курчатов, Славский и многие другие руководители Атомного проекта получили огромные дозы, которые в конце концов и привели к лучевым заболеваниям. Впрочем, Игорь Васильевич мог погибнуть уже тогда – в первые недели работы промышленного реактора, где начал нарабатываться первый плутоний.

К сожалению, «козлы» в реакторе случались часто. Это была плата атомщиков за незнание. А знание добывалось ценой здоровья…

Из воспоминаний Е. Славского:

«Потребовалось разгрузить весь реактор. Можете себе представить, в нем 100 с небольшим тонн урана! (У нас такого большого количества урана больше нет.) И наши люди переносили облученный уран снизу вверх для загрузки… Игорь Васильевич решил той ночью дежурить. Зал огромный. Посредине – реактор. Надо проверить, загрузить свежие блочки. И он тогда через лупу все их рассматривал, проверял – нет ли поврежденных?.. Но так как у нас „гадость“ была большая, то мы, конечно, вообще выключили звуковую сигнализацию и загрубили световую. А тут вдруг, понимаете, она загорелась! Игорь Васильевич сидел у стола. В одном ящике у него – эти облученные блочки. Он их осматривал и клал в другую сторону… Ионизационную камеру мгновенно доставили. И установили, что у Игоря Васильевича в этом самом ящике находятся мощно облученные блочки. Если бы он досидел, пока бы все отсортировал, – еще тогда бы он мог погибнуть! Вот какие самоотверженные дела у нас были…»

Природа наградила Славского богатырским здоровьем. Аварии случались часто, особенно в первое время. И всегда Ефим Павлович первым шел в опасную зону… Много позже врачи попытались определить, сколько именно он «набрал рентген». Мне называли цифру порядка полутора тысяч, то есть у Славского набралось три смертельных дозы!.. Но он выдюжил!

Вызывает как-то к себе Хрущев. Славский еще заместителем министра был. Приезжает. У Хрущева несколько членов Политбюро в кабинете. Славский входит – он впервые в кабинете генсека.

– Правда, что ты по 15 километров в день на лыжах бегаешь? – спрашивает Хрущев.

– Да, – отвечает Славский.

– Хорошо, иди, – сказал Хрущев. – Видишь, Анастас, – он уже обращался к Микояну, – есть люди, которые в три раза больше тебя ходят на лыжах, так что не зазнавайся!..

…Только через два года Славский понял, почему его вызывал Хрущев. До этого дня они не встречались, и генсек выбрал такой метод знакомства. Дело в том, что решалось, кого делать министром, и среди кандидатов был Славский. Но тогда его не назначили, это случилось лишь два года спустя…

Он пришел в новую отрасль уже сложившемся человеком и специалистом, за плечами которого было две войны, созданные и воссозданные из руин заводы, танки и самолеты, буйная юность и опыт зрелости. Казалось, что будущее столь же понятно и ясно, как и прожитое. Да и чего ждать особого, если тебе скоро пятьдесят? Тут впору лишь размышлять о сделанном, доказывать самому себе, что жизнь прошла не зря… И кто мог предположить, что предстоит начинать с чистого листа и прошлое уже не может служить гарантом успеха? Но в судьбе Славского именно так и произошло.