Михаил Алексеев - «Верный Вам Рамзай». Книга 1. Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии 1933-1938 годы

Военный атташе пошел еще дальше в проявлении доверия к Зорге — при его помощи он шифровал телеграммы в Берлин (что вовсе не означает, что у Зорге был доступ к шифру). Такая доверительность в отношениях была достигнута менее чем за год.

«Неужели опытный немецкий разведчик Отт мог быть столь безрассудно откровенным с посторонним для своей службы человеком? — задаются вопросом оппоненты. — Ведь он давал ему знакомиться с такими секретными документами, которые не полагалось видеть даже его ближайшим помощникам. Так не бывает», — решают они. А раз не бывает — значит, Рихард Зорге был не просто хорошим парнем с фронтовым прошлым, но коллегой Отта и других сотрудников военного аппарата по разведывательной работе. Только в таком случае они считают объяснимым поведение Отта.

Но на самом деле так бывает! Сколь бы ни был проницателен Отт, проходивший службу в германском генштабе в период Первой мировой войны под началом Николаи, профессиональным разведчиком он не был. Он не стал им и в Японии, где агентурная разведка с позиции посольства не велась. Узнав об аресте Зорге, Отт был потрясен. Он не мог принять на веру версию о том, что Зорге подозревался в подрывной деятельности. Как следует из уже цитируемой служебной записки от 14 ноября 1941 г. года на имя заведующего отделом печати МИД Германии Штумма, «… Исходя из информации, полученной от ответственных германских инстанций в Токио, подозрение насчет вменяющейся, в вину Зорге причастности к коммунистической деятельности следует считать заблуждением. По мнению посла Отта, близко знающего Зорге, эта акция представляет собой политическую интригу, поскольку Зорге получил некоторые секретные сведения о состоянии японо-американских переговоров, имеющих статус государственной тайны» [415].

Ойген Отт, после войны обосновавшийся в ФРГ, и в 1951 году, по-прежнему пребывая в растерянности, заявлял: «Дело Зорге просто ошеломило меня. В течение всех этих лет я ни секунды в нем не сомневался… Как бы там ни было, я по сей день не могу понять, как у него хватало сил на эту игру» [416].

Ни в переписке с Министерством иностранных дел, ни в ходе расследования, поведенного по указанию Гиммлера, не прозвучало ни слова, ни полслова о том, что Зорге работал на германскую разведку, в данном случае на абвер. Только невнятно попытался набросить тень на Зорге Шелленберг. В попытке объяснить принадлежность Зорге к разведке некоторые произвольно трактуют следующие строчки его «Тюремных записок»: «Меня считали немного беспокойным, роскошествующим журналистом. Конечно, они не знали, что помимо работы в газете я должен был выполнять еще очень многое. По этим причинам у меня были дружеские отношения с немецкими спецслужбами» [417]. А какие еще могли быть у него отношения с немецкими спецслужбами? Именно дружеские — не больше того.

«Рихард Зорге был неординарной фигурой в токийском мире. И если его богемная несдержанность в проявлении своих чувств, его высокомерие и нетерпимость, особенно когда он бывал пьян, что случалось довольно часто, и шокировали соотечественников, тем не менее, его считали человеком в основе своей серьезным и талантливым, не лишенным к тому же обаяния, что особенно ценили в нем женщины» [418].

Тема пьянства Зорге часто встречается в воспоминаниях тех, чьи имена остались в истории лишь потому, что им посчастливилось соприкасаться с «Рамзаем». Представляется, что Зорге был на дружеской ноге со многими и пил с ними на протяжении целого ряда лет. Однако много пить и быть пьяницей — разные вещи. Даже в нетрезвом состоянии он никогда не терял самообладания. Но главное — пьяница не смог бы стать видным специалистом по Японии и Китаю, у него не было бы возможности приобрести глубокие и уникальные знания по этим странам и занять положение, которое он занял. И он не смог бы успешно решать поставленные перед ним разведывательные задачи.

«Было бы неверно думать, что я без разбору посылал в Москву все собранные материалы, — подчеркивал Зорге в «Тюремных записках». — Я лично тщательно просеивал их и отправлял только те, которые не давали повода для критики. Это требовало больших затрат дополнительного труда. То же самое относилось и к анализу политической и военной обстановки. Способность отобрать таким образом материал, дать полную оценку той или иной проблеме, выработать обобщенную картину событий являются необходимой предпосылкой для того, чтобы разведывательная деятельность стала по-настоящему полезной. Только занимаясь серьезными и тщательными исследованиями, можно добиться, чтобы она с самого начала стала такой.

Не нужно думать, что наша работа заканчивалась, как только мы отправляли по радио наши донесения. Это было только одной из сторон нашей разведывательной деятельности, причем определенно не самой главной. Через неравные промежутки времени я направлял в Москву крупные посылки, в которых были не только документы и другие материалы, но и отчеты, написанные мной лично. Я большей частью без каких-либо пропусков докладывал о состоянии за отчетный период внутренней и международной политики, а также о военных проблемах. Эти отчеты представляли собой обзор и анализ важнейших событий, произошедших со времени последнего сообщения, и в них я старался на основе разнообразной информации и результатов исследований представить точную и объективную картину новых событий и изменений в общей обстановке за последние несколько месяцев… В отличие от Берлина и Вашингтона, Москва слишком хорошо знала Китай и Японию, чтобы ее можно было легко провести. В СССР уровень знаний о Дальнем Востоке был гораздо выше, чем у правительств США и Германии, и Москва требовала от меня хорошо обоснованных, тщательно спланированных и систематизированных докладов с интервалом в несколько месяцев» [419].

До 1937 года Зорге сам шифровал свои телеграммы (в последующем по разрешению Центра эту работу стал выполнять Макс Клаузен). Шифрование 500 групп занимало от 3 до 4 часов. Это был тяжелый, кропотливый и изнурительный труд.

Для Зорге не было тем-табу. Он широко обсуждал со своими собеседниками проблемы, связанные с Советским Союзом. Взгляды, излагаемые Зорге «немецким приятелям» — сотрудникам германского посольства, немцам, проживавшим в Японии, членам нацистской партии, — шли в разрез с общепринятыми: «Бисмарк говорил, что для реализации фундаментальной немецкой политики противостояния британско-французскому блоку необходимо проводить политику мира по отношению к России, и решительно выступал против действий, хоть в малейшей степени таящих в себе опасность войны с Россией. Справедливость этой мысли Бисмарка наиболее красноречиво подтверждена Первой мировой войной (Бисмарк действительно несравненный дипломат, до сих пор почитается всеми немцами). Советский Союз, в отличие от царской России, ни по своему государственному устройству, ни в силу исторического развития не является агрессивным государством. И даже если бы в ближайшем будущем у СССР возникла такая идея, у него нет для этого возможностей. СССР заинтересован только в собственной обороне. Однако было бы величайшей глупостью считать, что Советский Союз сразу же распадется и в политическом, и в военном отношении, если он подвергнется нападению со стороны Германии или Японии. Доказательством тому, что СССР не намерен вступать в войну против Германии, является выполнение им договоренности о поставках в Германию материалов, крайне необходимых для его собственной военной экономики, включая материалы, доставляемые с Дальнего Востока по Транссибирской железной дороге.