Станислав Грибанов - Василий Сталин. Письма из зоны

Тайна приоткрывается воспоминаниями Капиталины Георгиевны. Они — то по-женски непосредственные, задушевные, то вдруг тревожные, до боли гнетущие, когда уж и сам не рад и винишься, что разбередил старые раны…

— Однажды я приехала в тюрьму очень уставшая — добираться было трудно, — вспоминала Капиталина Георгиевна. — Прилегла на железную койку отдохнуть, а Василь сел рядом и стал говорить. Говорил он долго, я слушала не слишком внимательно, но запомнилось, как он просил, чтобы я не всякому верила, что мне будут передавать о нем… Потом только поняла: Василь наговорил на меня, показал на следствии специально в невыгодном свете, чтобы не таскали за его «дело»…

О сыне Сталина и без протокольных допросов понаписано Бог весть что. Базарные призывы завлекают обывателя на газетное чтиво: «Только у нас!», «Впервые!», «Совершенно секретно!». Секретно. Да не совершенно. Вот, например, тешат народ побасенками, как Василий Сталин пьянствовал. Ну, конечно. Особенно последние 8 лет жизни — в тюрьме. Дозу ему приписали: в день, мол, выпивал бутылку водки и бутылку вина — вонючего хрущевского пойла. Причем закусывал он якобы только арбузными корками. Наш «всенародноизбранный» вон какой специал был по этой части и тот, поди, не взял бы на грудь такую дозу. Разве что в Горках, «работая с документами»…

В годы войны, известно, летчикам после напряженных воздушных боев ставили на стол «наркомовские» 100 граммов. Помню, и мы пели:

Эх, крепки ребята-ястребки!

С «мессершмиттом» справится любой.

Ты согрей нас жарко, фронтовая чарка,

Завтра улетаем в бой…

Из песни слова не выкинешь. Чем-то, значит, диктовался тот неписаный порядок. Впрочем, и писаный. Одно время в полку, которым командовал Василий Сталин, служил летчик В. И. Попков, ныне генерал, дважды Герой Советского Союза. Вот что заметил Виталий Иванович по этой деликатной теме: «Пили мы не больше обычного. Ну то, что было положено… Это Светлана расписала, что ее брат много пил. А я бы так не сказал. Вася пил, как почти все летчики».

Поденщики пера определили даже болезнь Василия от пьянства — цирроз печени. И люди верят их откровенной лжи. Но вот что свидетельствует человек сведующий в этом деле. У нас в Военном издательстве готовилась к изданию книга воспоминаний начальника медицинской службы Советской армии генерала Е. И. Смирнова. Я расспрашивал его о Сталине, о Василии, и он решительно отверг всякие наветы на него — никаких болезней у Василия, связанных якобы с пьянством, не было. Практически он был здоров и только после 8 лет тюрьмы ослаб и у него болели ноги…

Однако и это не аргумент для людей в погоне за деньгами. Один пронырливый борзописец, пронюхав, что выходит в свет книга о сыне Сталина, пристал ко мне с уговорами опубликовать в их газете письма Василия из тюрьмы его любимой женщине Капе. На газетную публикацию требовалось согласие Капиталины Георгиевны. Но, чувствую в разговоре, подобные формальности моего собеседника меньше всего интересовали. Тогда еще более доходчиво я принялся доводить правду о судьбе летчика Сталина — яркой, но и трагической… Помню, говорил тому долбаку о лжи демократической прессы вообще, сочинительствах о сыне Сталина в частности — тех же пьянках. На том и разошлись.

Вдруг вижу «толстушку», где на весь газетный разворот сообщение: «Только у нас!» Подзаголовок — уже в духе демократов: «Письма сына вождя всех народов». Понятно, в газетенке снимки Василия, Капы. И тут же текст: «Ас Василий Сталин летал, пока не спился». Эх, до чего же блядовитые у российских демократов «толстушки»!..

Время безжалостно ко всем. Уходят из жизни свидетели тех лет, когда наша держава была поистине дружной семьей народов. Не было лиц ни кавказской, ни славянской национальностей. В дни лихолетья все были русские! И все гордились нашей общей историей, и в атаку бросались под одним общим призывом: «За Родину! За Сталина!»

Нынче Иосиф Виссарионович стоит в обойме бессмертных «дел». Помните, «дело Дрейфуса», «дело Бейлиса», «дело Тухачевского», «дело врачей»? Еще можно добавить «дело Иисуса Христа»!.. Но уходят в лучшие миры и правые, и виноватые. И уже мало осталось однополчан летчика Василия, тех, кто знал его близко. Именно потому считаю своим долгом передать то, что слышал о сыне Сталина, что сохранила в письмах его жена Капиталина Георгиевна Васильева или просто Капа. Порой ведь мысли вслух, случайно сказанная фраза или всплывший в памяти эпизод для понимания человека могут оказаться ценней самых добросовестных характеристик, а уж тем более, судебных приговоров.

Родилась она в августе 1918 года в богатом купеческом городке Малинки Владимирской губернии. «Был комендантский час, а тут — роды. Патруль проводил маму до акушерки. Так я и появилась на белый свет», — весело рассказывала Капитолина Георгиевна о своем детстве, вспоминая всякие подробности и детали давней поры.

Вскоре семья переехала в местечко Выкса — это на другом берегу Оки. Вокруг Выксы леса, рядом пруд, река. Девочка рано научилась плавать, ходить на лыжах и так росла крепкой, жизнерадостной. В семье любили Капу. Раз как-то она задержалась с молодежью до 9 часов вечера. Пришла домой, а тут дочку отец поджидает. Ринулся, было, на нее в атаку с валенком, да мать защитила. А Капе от искаженного в гневе лица батюшки стало смешно, она расхохоталась, сказала: «Я хочу есть!» — вот и вся реакция дочки на гнев доброго отца. «Утром, гляжу, папка сидит и латает мою обувь для лыж. Я растрогалась, подошла, поцеловала его, а он говорит: «Ну, а как же тебе выступать в рваных-то…»

Капа занимала по лыжам уже призовые места и в городе, и в области, и самой памятной наградой среди золотых медалей за спортивные победы она считала скромный медный жетончик за шестое место в первенстве Советского Союза в 1937 году…

В войну Капа уже тренер — в горах, на юге, готовила допризывников. Работала на трех работах — надо было содержать больного отца, мать, дочку (с первым мужем жизнь не сложилась). «Ходила в маминых галошах, а земля — суглинок, галоши сваливаются. С работы возвращалась в 12 часов ночи. Тяжело приходилось, но не было такого отчаяния, как сейчас, в этой своей родной и какой-то чужой стране…»

В войну требовалась кровь раненым, и Капа сдавала ее по 400 граммов ежемесячно. За это донорам полагалось масло, кое-какие продукты — ими Капа и подкармливала семью. «Как-то принесла то, что дали, мама говорит, мол, подожди, поешь что-нибудь. Я отказалась, сказала, что сыта, а сама убежала к горной речушке, села и плачу, голова от голода кружится… В России-то хоть щавель есть, а там, на юге одна трава сухая. Пошла, помню, к сестре. Давай, говорю, хоть лепешку какую сделаем… Такой вот был Первомай 1943 года…»