Станислав Грибанов - Василий Сталин. Письма из зоны

Что и говорить, тема сурова — тема маркитантов кровавого 1918 года и внуков их, вспорхнувших над Равниной Русской в конце ушедшего века…

«Прочитав изданную в 2002 году книгу «Иго иудейское», автором которой является Борис Миронов, я обнаружил поразительное совпадение нашего видения происходящего, выводов, к которым мы оба приходим, и главное — взглядов на возможность освобождения от Зла, которое Миронов называет «игом иудейским», а я — иудео-нацизмом, — делится своим сокровенным председатель Харьковской еврейской религиозной общины Э. Ходос и, как капризных, неразумных братьев своих, рабби учит: — Не надо толерантно морщить нос при слове «жид», которое часто употребляет Миронов, — еще сравнительно недавно это обозначение еврейской национальности никого не коробило, а было языковой нормой. Вспомните известный рассказ Александра Куприна «Жидовка»… и автора рассказа никому не приходило в голову обвинять в антисемитизме».

А Марина Цветаева, ее дневниковый очерк «Вольный проезд» с комиссаром Иосей Капланом и невозмутимой «тещей»? «Да что ж это вы, голубчик, всхорохорились? Подумаешь — «жид». Да у нас вся Москва жидом выражается, — и никакие ваши декреты запретные не помогут! Потому и жид, что Христа распял!..»

Или стих Марины Ивановны «Евреям», написанный в том 1920 году, когда, как замечает Борис Миронов, «без суда и следствия ставили к расстрельной стенке только за то, что кто-то неодобрительно отозвался о еврее». Приведу тот стих полностью.

Так бессеребренно — так бескорыстно,

Как отрок — нежен и как воздух синь,

Приветствую тебя ныне и присно

Во веки веков, — Аминь. —

Двойной вражды в крови своей поповской

И шляхетской — стираю письмена.

Приветствую тебя в Кремле московском,

Чужая, чудная весна!

Кремль почерневший! Попран! — Предан! — Продан!

Над куполами воронье кружит.

Перекрестясь — со всем простым народом

Я повторяла слово: жид.

И мне — в братоубийственном угаре

— Крест православный — Бога затемнял!

Но есть один — напрасно имя Гарри

На Генриха он променял!

Ты, гренадеров певший в русском поле,

Ты, тень Наполеонова крыла, —

И ты жидом пребудешь мне, доколе

Не просияют купола!

Критик Л. Ашкинази по поводу Цветаевой высказал такое соображение: «Антисемитами были многие великие российские (и в том числе — русские) писатели и поэты. Ну еще один…жалко, ежели так, но надо ли стулья ломать?..»

В Израиле, в местечке Афуле живет ветеран Великой Отечественной войны Генрих Натанович. Его суждения о жизни тоже далеки от воплей маркитантов, ностальгирующих по расстрельным Указам Лейбы Троцкого да Янкеля Свердлова. «Мы живем среди людей, мы выросли среди русского языка, среди мировой культуры на русском языке — и что же нам теперь предлагают?! Отказаться от Гоголя, Достоевского, Чехова, Бунина, Толстого, даже Пушкина и Цветаевой, потому что натыкаемся у них на то, что нам, как евреям, неприятно слышать?..» — эко ведь здраво рассуждает старый солдат!

И в Израиле Марину Цветаеву вовсю читают на иврите — в переводе М. Литвак. Там, в местечке Реховот, действует Культурный центр, где традицией стали Цветаевские чтения, и никто «толерантно» не морщит нос при слове «жид». Так что не в этих трех буквах причина тревоги наших либералов — вечно передового отряда, дозорных орды маркитантов.

«Меня судят и обвиняют сегодня не за действия, как того требует законодательство, не за дела и поступки, меня судят сегодня за честно сказанное слово русского человека на своей родной русской земле. Меня посадили на скамью подсудимых, пропустив через тюрьму, а в устрашение бросили и уже больше года держат без единого следственного действия в застенках «Матросской тишины», самого тяжелого изолятора в стране 99/1, специально жестоко оборудованного для самых страшных преступников власти — членов ГКЧП, моего сына, держат его как политического заложника, — все это беззаконие творят те, кто всерьез возмечтал, чтобы мы, русские, забыли и свое родное имя, и свое право жить на русской земле по законам и правилам правды и чести, завещанным нам нашими отцами и дедами, открывшими эту землю, освоившими и защитившими ее»…

Кира Аллилуева в общих чертах рассказала, что это за тюрьма «Лефортово», как там добивались от зэков нужных признаний. Мой хороший приятель, коллега по редакции военных мемуаров Костя Телегин, сын известного члена Военных советов ряда фронтов минувшей войны, как-то показал мне письмо отца Молотову. Оно было из лагеря Переборы, где генерал уже отбывал наказание. А перед этим с ним работали по тому же столичному маршруту, который хорошо запомнился и Василию Сталину.

Вот генерал К. Ф. Телегин пишет: «26 февраля 1948 года я был спешно переброшен из внутренней тюрьмы МГБ в Лефортовскую тюрьму и в тот же день дважды был подвергнут чудовищному, зверскому избиению резиновыми дубинками следователями подполковником Соколовым и ст. лейтенантом Самариным. Эти истязания продолжались ежедневно до 4 марта 1948 года, у меня были вырваны куски мяса (свидетельство этому у меня на теле), сильно поврежден позвоночник, боль в котором преследует меня и по сей день, бедренная кость. Ум, воля, сердце были парализованы. Единственным моим желанием и просьбой к палачам было, чтобы они скорее убили меня, прекратили мои мучения…

Палачи, истязая меня, садились мне на голову и ноги, избивали до невменяемости, а когда я терял сознание — обливали водой и снова били, потом за ноги волокли по каменному полу в карцер, били головой об стену, не давали лежать; сидеть я не мог, в течение полугода я мог только стоять на коленях у стены, прислонившись к ней головой. Меня морили голодом, мучили жаждой, постоянно не давали спать — как только я засыпал, мучители начинали все сначала. Я даже забыл, что у меня есть семья, забыл имена детей и жены, за что подвергался новым истязаниям. Полтора года после этого я был буквально невменяемым; к своей судьбе, дальнейшей жизни я был не только безразличен, но горячо желал, чтобы она возможно скорее закончилась.

Вот в этих условиях, при глубочайшей травме нервной системы, в состоянии сильнейшей душевной депрессии, я подписывал протоколы в их формулировках, по их желанию, даже не читая их…»

Как и Василия Сталина, генерала Телегина обвиняли по ст. 58–10, но на первом судебном заседании эту статью и ст. 58–11 с Константина Федоровича сняли, оставив только ст. 193-17. Осудили его на 10 лет. Вскоре, однако, суд «переквалифицировал» ст. 193-17 на «Указ Президиума Верховного Совета СССР от 7 августа 1932 года» и обвинение пошло по делу расхищения социалистической собственности во время пребывания генерала в Польше и Германии.