Сергей Иванов - Где ваш дом, дети?..

Как все быстро на бумаге!.. Несколько листочков перевернуть — и вот уже Саньке исполнилось пять лет, Алеше в ближайшие дни будет год и девять месяцев. Но начал я вести записи, деля их по Санькиным годам, как по главам. И продолжать, видимо, придется так. Буду отмечать Санькины годы, а рассказывать и про Саньку, и про Алешу.

Многое, конечно, от меня ускользает, я сейчас по целым дням на работе. В шесть утра ухожу, в шесть вечера возвращаюсь. Порой, под настроение, проклинаю современный убыстренный темп жизни, когда все на бегу. И любишь на бегу, и думаешь на бегу, и детей воспитываешь. Порой, опять же под настроение, кажется, что не так уж и плохо, что все мы торопимся. Торопясь, больше успеваем. Втискиваем в одну свою жизнь две, три, четыре жизни и успеваем прожить их все четыре. Но, правда, все четыре впопыхах…

Санька и Алеша обнаружили, что книги — отличный строительный материал. В коридоре у нас книжный стеллаж. В одно прекрасное утро мы находим стеллаж пустым, а возле него за книжными Гималаями — довольные лица наших сыновей. Огорчаемся — доставать книги трудно, а у ребят к ним никакого почтения. Раз поняв, что книги могут быть игрушками, мальчишки снова и снова прорываются к стеллажу, несмотря на наши запреты. То они делают из книг «шоссе», плотно устилая ими коридор, то выстраивают «вавилонскую башню», которую затем с наслаждением рушат. А бывает, на них нападает эпидемия листания. Сидят рядком на полу, снимают с нижней полки томик за томиком, перелистывают с умным видом и откладывают. Алеша выдрал было пару страниц, но я после этого прочитал ему грозную нотацию, погрозив пальцем, «покушения» с его стороны прекратились. Мы с Галкой боимся за книги, но, с другой стороны, боимся излишними запретами отвратить ребят от книг. На книги, на мощный нравственный заряд, заложенный в них, наша большая родительская надежда.

Наблюдаю с удивлением и нежностью за женой. Как изменяются интонации ее голоса и взгляд, когда она смотрит на младшего сына. Как она огорчается и сердится, когда старший совершает оплошность. Как выхаживает ребят, когда простужены. Как она умеет не уставать, не раздражаться — о это немыслимое женское умение!..

Конечно, она, и только она, несет основную тяжесть по воспитанию детей. Я стараюсь ей помогать, хочу ей помогать, но я не могу все время быть с ней: отвлекает работа, отвлекают друзья-приятели. Да и не способен я на такое постоянное напряжение, на какое способна она. Мне надо обязательно время от времени отключаться от семьи, встряхиваться. Хотя бы сбегать в книжный магазин — вот и встряхнулся…

А Галка обходится без этого. Она, как паровоз, мощно тянет и тянет вперед наш семейный состав (да простится мне такое сравнение — Андрей Платонов научил меня восторженно относиться к паровозам…). Мать в ней высвечивается все глубже и глубже. Словно туман разгоняется солнцем — и открывается безграничный сад, полный удивительных плодов…

Не однажды говорил Саньке, что, когда он вырастет, он станет папой, и ему вроде бы это нравилось. А сегодня вдруг сказал:

— Не хочу быть папой! Хочу быть дяденькой с машиной!

— Почему же ты так хочешь? — спросил я.

— Потому что папа все хорошее отдает детям. А я хочу все для себя!..

Прежде всего меня поразил не Сашкин эгоизм, а его самостоятельность мышления. «Надо же, думает, обобщает, выводы делает!» — умилился я мысленно. А вслух сказал:

— Если рассуждать по-твоему, мы с мамой тоже должны все делать для себя. Раз ты не хочешь быть папой, значит, и я тоже не хочу. И не буду больше о вас заботиться, играть с вами. Будем жить каждый для себя. Договорились?..

Санька помолчал, насупившись. Потом вскинул голову, вздохнул.

— Буду я папой, успокойся! Только и ты будь, пожалуйста, папой! Ладно?..

Так мы с Санькой дипломатически договариваемся. А вот с Алешей «дипломатия» пока что затруднена. Потому что Алеша наш потихоньку превратился в «татаро-монгольское нашествие». Только просыпается, и в нем начинает бурлить мощнейший энергетический родник. Носится на своих крепких ножках, словно колобок, из комнаты в комнату. Все ему надо потрогать, подержать в руках, бросить на пол и послушать, как оно зазвенит. Все вещи пятятся перед ним и забираются повыше. Он рвет книги и мамины чертежи, он перебил почти весь фаянсовый сервиз для чаепития и бог знает сколько обеденных тарелок, он мочится на пол в самых непредсказуемых местах и с удовольствием размазывает лужу ладошкой, он утаскивает сапоги и туфли из-под вешалки, и потом их надо искать по всей квартире, он забирается в холодильник и рассеивает полуфабрикаты по постелям, полкам, стульям, табуреткам. Он… Он… Он… За ним надо бегать и выдергивать из-под его руки то одно, то другое. Причем за каждую отбираемую у него штуковину он воюет, он кричит: «Дай! Дай! Дай!..», а голос у него весьма громкий.

Он плачет, и при этом голос у него еще громче. Терпение с ним надо колоссальное. У меня одна мечта: хоть бы книги, собранные для ребят, дожили до их «сознательности»…

На прогулке Алеша ни одного человека не оставляет без внимания. Останавливается и разглядывает, поворачивая голову вслед прохожему. И на лице у него первозданное удивление. Вот, мол, какое чудо — еще один живой, настоящий человек.

Мне его любопытство кажется бесцеремонным. Неловко мне рядом с Алешей, неудобно. Я его отучаю от «глазения». Но ведь и от интереса к людям тоже отучаю — превращаю уличные встречи и самое жизнь в унылую привычку…

Рисуем с Алешей, набравшись впечатлений на прогулке. Он сидит у меня на коленях и увлеченно водит авторучкой по листу бумаги. Точки, закорючки, прямые линии… Алеша вздыхает, вскрикивает, радуется своему искусству. Я ему предлагаю темы: нарисуй папу, нарисуй маму. Папу он изобразил закорючкой, маму — взлетающей вверх прямой линией. Потом я посмотрел за окно и предложил:

— Нарисуй дерево, Алеша!..

Он запросился на подоконник, я его туда поставил и стал придерживать. Алеша водил авторучкой по стеклу, и это было не просто увлечение — это был творческий экстаз. Возможно, ему казалось, что, водя авторучкой, он созидает увлекательный мир: волнуемые ветром деревья, неторопливых птиц, весенние облака, торопливых людей. Мир появлялся после того, как Алеша проводил линию по стеклу. Он, Алеша, здесь, на стекле, познавал краски и пропорции, смешивал их и разъединял, созидал и разрушал. Оторвать его было невозможно. Я было попробовал, но Алеша так взревел, глянув невидящими глазами, что я оставил свои попытки и терпеливо ждал, стоя за его спиной. Ждал, когда насытится творчеством мой маленький демиург…

Наша беда — нам некогда осмысливать изменения, происходящие с детьми. Нам некогда осмысливать любые события, с ними происходящие. Нас несет текучка, словно вихрь, который налетел внезапно, и нельзя ему сопротивляться. Только успевай делать неотложное, сиюминутное — где уж тут обобщать, прогнозировать. Досадуешь на нехватку свободного времени, столько у тебя социальных ролей, так ты задействован, что дома хочется прежде всего отдохнуть и не хочется напрягаться. В прежние годы людей приучали к психологии «винтика». Сегодняшняя нервозная, суматошная, переломная жизнь, дергая человека, сводя на нет резервы психики, диктует многим психологию «щепки».